Александр Яковлев - Отечественная война 1812 года

22 июля обе русские армии соединились у Смоленска.

Каждый генерал использует те силы и те возможности, которыми он располагает. Даже соединившиеся 1-я и 2-я русские армии вместе оставались слабее Великой армии.

С 4 по 6 августа корпуса генералов Раевского и Дохтурова защищали Смоленск, прикрывая отход основных сил русской армии. Непрерывно била артиллерия французов, и город горел. Когда под стены Смоленска прибыл Наполеон, мечтавший повторить успех Аустерлица, Барклай-де-Толли вновь увёл русские полки от его удара.

Наполеон знал о своём превосходстве и стремился к генеральному сражению с русской армией. Он решил обойти Смоленск и зайти русским войскам в тыл. Император двинул корпус маршала Нея и конницу Мюрата, но этому помешали войска 27-й дивизии Д. П. Неверовского. Возле села Красное произошёл жестокий бой. Семь тысяч русских солдат при 7 орудиях с невиданным французами упорством отбивали атаки неприятеля — 23 тысяч человек, в том числе 15 тысяч кавалеристов, при 60 орудиях. После боя от дивизии осталась лишь шестая часть, которая прорвала вражеское кольцо и в Смоленске соединилась с главными силами. «Неверовский отступил как лев», — признавали французы.

У Барклая-де-Толли был свой дальновидный расчет.

Он знал, что наполеоновская армия слабеет по мере продвижения по России.

Французам приходилось оставлять гарнизоны во всех крупных населённых пунктах, появилось много больных и раненых, были убитые, и всё это уменьшало численность армии. Обозы не поспевали за движением войск, а местное население не желало кормить оккупантов и давать сена их лошадям. Многие жители оставляли дома, а то и сжигали их и уходили с отступавшей русской армией.

Поэтому уже в первые две недели в Великой армии солдаты голодали, раненым в госпиталях не хватало перевязочных материалов. Стала слабеть дисциплина, появились толпы грабителей-мародёров, всё больше солдат дезертировали. Белоруссия и Литва кишели толпами дезертиров, занимавшихся мародёрством. Значительная часть лошадей (более 10 тысяч, особенно в обозах и в артиллерии) пала от бескормицы, приходилось смешивать конные части. В середине июня при переходе через Неман в главных силах числилось 301 тысяча человек, спустя месяц — 185 тысяч, а после Смоленска — 135 тысяч. Великая армия быстро таяла без сражения.

«Мы были подобны кораблю без компаса, затерявшемуся среди безбрежного океана, и не знали, что происходит вокруг нас», — вспоминал позднее Арман де Коленкур.

Захваченные русские мужики не хотели говорить французам, по какой дороге отступали русские полки, или указывали ложное направление. Недостаток информации также осложнял и замедлял продвижение французских войск. На военном совете в Смоленске Мюрат советовал Наполеону не идти дальше, но тот лишь направил царю письмо с предложением заключить мир. Александр I не ответил.

В те дни по всей Европе распространялись написанные Наполеоном бюллетени Великой армии, в которых он извещал о своих успехах. Победа французов в этой войне ни у кого не вызывала сомнений. Один из выдающихся государственных умов министр иностранных дел Австрии Меттерних констатировал: «Я не рассчитываю ни на какую твёрдость со стороны императора Александра».

Однако в армии и в русском обществе зрело недовольство отступлением, которое виделось позорным. В дворянских гостиных повторяли фразы из письма генерала Багратиона к Аракчееву: «Министр самым мастерским образом ведёт в столицу [Москву] за собою гостя. Ежели уже так пошло, надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах, ибо война теперь не обыкновенная, а национальная, и надо поддержать честь свою и всю славу… Вся армия плачет совершенно и ругает его насмерть…»

Тем временем война принимала затяжной характер, а этого больше всего боялся Наполеон.

В те дни во всех русских церквах священники с амвона читали обращение Святейшего Синода: «С того времени, как ослеплённый мечтою вольности народ Французский ниспровергнул престол единодержавия и алтари Христианские, мстящая рука Господня видимым образом отяготела сперва над ним, а потом, через него и вместе с им над теми народами, которые наиболее отступлению его последовали… Богом спасаемая Церковь и Держава Российская доселе была по большей части сострадающею зрительницею чужих бедствий. Ныне сия година искушений касается нас, Россияне! Властолюбивый, ненасытимый, не хранящий клятв, не уважающий алтарей враг, дыша столь же ядовитою лестию, сколько лютою злобою, покушается на нашу свободу, угрожает домам нашим и на благолепие храмов Божиих ещё издалеча простирает хищную руку. Сего ради взываем к вам, чада Церкви и Отечества!.. Оправдайте желания и чаяния взывающего к нам, верноподданным своим, Богом помазанного Монарха Александра».

Александр I прибыл в первопрестольную поздно вечером 11 июля и остановился в Кремле. Можно предположить, что он с опаской ожидал своей встречи с патриотически настроенными москвичами. Но к утру следующего дня тысячи жителей заполнили Кремль. Царь вышел на Красное крыльцо в 9 утра и был встречен громкими приветственными криками народа и звоном Ивана Великого и всех московских колоколов. Сойдя с крыльца, он с трудом смог пройти сквозь густую толпу к Успенскому собору, в котором после литургии отслужили молебен о даровании победы русской армии. «Господи Боже сил! — произносил архиепископ Августин (Виноградов) молитву. — Се враг, смущаяй землю Твою, и хотяй положити вселенную всю пуста, возста на ны. Возстани в помощь нашу; да постыдятся и посрамятся мыслящая нам злая… и Ангел Твой сильный да будет оскорбляй и погоняй их!»

От находящегося в Троице-Сергиевой Лавре старца-митрополита Московского Платона (Левшина) Александру Павловичу передали икону преподобного Сергия Радонежского древнего письма с предвещением митрополита: «Кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей главы Наполеона». Александр от умиления вышел из собора в слезах. При появлении царя на крыльце собора из толпы закричали: «Веди нас, отец наш! Умрём или победим!» Это произвело очень сильное впечатление на государя. «Этого дня я никогда не забуду», — несколько раз повторил он.