Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Это достаточно полезный набор вопросов, которые следует задать, познакомившись с новой идеей. Однако нет более важных объектов для критики, чем наши собственные идеи. Для того чтобы мыслить, как мыслит ученый, мы должны добровольно руководствоваться доказательствами и разумными суждениями, признавать ошибки и исправлять их. Следует принять, что все выводы и положения являются временными и подлежат изменению в свете новой информации. Это нелегко – как мы уже видели, мы настолько привязаны к собственным убеждениям, что подчас воспринимаем критику своих взглядов как личные нападки. Это порок, и с ним следует изо всех сил бороться.

Нас определяют вовсе не наши идеи. Они часто бывают ошибочными, и нет никакого стыда в том, чтобы усваивать новую информацию. Поступать так – похвально, а вот нежелание менять свои суждения, когда того требуют доказательства и факты, достойно всяческого порицания. Но мы, разумеется, не должны с легкостью отказываться от своего мнения, если для этого нет никаких серьезных оснований, – ведь постулаты, формирующиеся в спешке, часто бывают неверными. Так что воздерживаться от скоропалительных выводов – это нормально. Неопределенность неприятна, но надо научиться справляться с ней. Как сказал однажды Бертран Рассел, “пока люди не научатся удерживаться от суждений при отсутствии доказательств, они будут вечно сбиваться с пути самоуверенными пророками, и вполне вероятно, что их вождями станут либо невежественные фанатики, либо бесчестные шарлатаны. Терпеть неопределенность трудно, но трудно следовать и другим добродетелям”.

Надо отметить еще одну важную вещь: скептицизм не следует путать с дешевым цинизмом. Скептицизм – не рефлекторная реакция типа “я сомневаюсь в этом”, а скорее осмысленная фраза: “Почему мы так думаем?” Скептицизм – это открытый процесс, порождающий и стимулирующий дискуссию и взаимопонимание, а не средство их прекратить или уничтожить. Многие писатели и телеведущие, выставляющие себя “скептиками” в таких темах, как, к примеру, изменение климата или вакцинация, на самом деле сознательно и расчетливо подменяют понятия. Скептицизм требует, чтобы все утверждения считались недоказанными до того, как они будут подтверждены или опровергнуты. Отрицание же, напротив, является упрямым отказом принимать то, что уже давно и убедительно доказано. Самопровозглашенные “скептики”, противостоящие единодушному научному консенсусу, являются на самом деле чистопробными отрицателями, которые целенаправленно и обдуманно отказываются принимать неопровержимые доказательства, не согласующиеся с их позицией.

Я совершил бы непростительный грех, если бы оставил читателя в убеждении, будто наука существует только для того, чтобы опровергать вздор и бессмыслицу и расстраивать планы коварных шарлатанов. Конечно же, нет! Наука – это нечто неизмеримо большее; научный поиск – это горящий факел, разгоняющий своим светом тьму невежества и страха. Вселенная, в которой мы обитаем, намного более удивительна, чем та, которую мог бы придумать самый талантливый из фантастов. Возьмем, скажем, необходимые для жизни химические элементы: углерод, кислород, азот. Знание о том, что атомы этих элементов могли образоваться только в недрах массивных звезд, приводит к неизбежному выводу: атомы, составляющие нас, образовались миллиарды лет назад в термоядерном сердце взорвавшейся звезды и были выброшены на огромные расстояния в бескрайнюю вселенную. Мы – в буквальном смысле – порождения звездной пыли, явившиеся в мир из пепла сверхмассивных звезд. Разумная мысль не может душить и глушить; наоборот, именно она делает возможными открытия, о которых мы прежде не могли и мечтать, и именно мысль – то единственное, что стоит между нами и вечным мраком невежества.

Правильный выбор места битвы – дело, безусловно, очень важное, что наверняка подтвердил бы соавтор теории эволюции Альфред Рассел Уоллес. В январе 1870 года ему бросил перчатку журнал Scientific Opinion , на страницах которого появилась статья, приглашавшая всех желающих доказать, что земля круглая, а не плоская. Предложение исходило от Джона Хэмпдена, состоятельного религиозного фанатика, страстно одержимого буквальным толкованием Библии. Он был настолько уверен, что с помощью библейского текста сумеет доказать, что Земля плоская, что был готов щедро поделиться 500 фунтами с любым, кто сможет доказать его неправоту. Этот вызов мог показаться нелепым и смехотворным – то, что наш мир сферичен, было известно со времен греческой античности. Эратосфен точно вычислил длину окружности нашей планеты за триста лет до Рождества Христова, а кругосветные путешествия, регулярно совершавшиеся с шестнадцатого века, окончательно доказали шарообразность Земли. Уоллес в то время находился в стесненных финансовых обстоятельствах и потому заинтересовался предложенным пари. Он проконсультировался с геологом сэром Чарльзом Лайеллом – мол, стоит ли принимать вызов. “Определенно стоит, – ответил Лайелл. – Эти глупцы остановятся, только если увидят, как все устроено”.

Уоллес и Лайелл наивно полагали, что эти люди просто заблуждаются и их можно вразумить с помощью нескольких наглядных демонстраций. После обмена достаточно вежливыми письмами Уоллес и Хэмпден встретились в Норфолке, на берегу Старого Бедфордского канала. Предложенная экспериментальная проверка была весьма проста: на двух мостах, отстоящих друг от друга на 6 миль, Уоллес укрепил два столбика с метками на одинаковой высоте от уровня воды. На середине расстояния между мостами в канале был установлен шест, на котором была отметка на такой же высоте над водой. Если Хэмпден прав и Земля плоская, то все три отметки должны будут находиться на одной прямой при рассматривании их в телескоп. Если же поверхность Земли выпукла, то средняя отметка окажется выше отметок на мостах. Как и следовало ожидать, эксперимент подтвердил кривизну земной поверхности. Уоллес, правда, не знал о том, что Хэмпден хорошо подготовился к пари и выбрал арбитром в споре ярого креациониста, сторонника теории плоской Земли. Арбитр и Хэмпден придрались к каким-то деталям, и Уоллес пошел им навстречу и изменил условия эксперимента. Тем не менее Земля снова оказалась выпуклой, и Уоллес был объявлен победителем.

Однако победа оказалась безрадостной, ибо настоящие неприятности для него только начались. Хэмпден не согласился с решением и затеял долгую тяжбу, чтобы вообще аннулировать пари. Несколько судов Уоллес выиграл, но Хэмпден отказался платить, объявив себя банкротом. В конечном счете он совершенно обезумел и начал писать пропитанные ядовитой ненавистью письма. В частности, жене Уоллеса он сообщил: “Мадам, если однажды вашего треклятого вороватого мужа привезут домой с расколотым вдребезги черепом, то причина этого вам уже заранее известна. Передайте ему от меня, что он треклятый вороватый лжец и что ему не суждено умереть в своей постели, – это так же верно, как то, что его зовут Уоллес”. На клевету можно было не обращать внимания, но угроза убийством вышла за рамки допустимого английским правосудием, и Хэмпден отправился в тюрьму. Говоря словами Уоллеса, это дело