Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Этой осторожной позиции оказалось недостаточно для того, чтобы защититься от всевидящего ока ревнителей веры. В 1615 году о гелиоцентрических взглядах Галилея стало известно инквизиции. Интерпретация Библии как аллегории была сочтена вольномыслием на грани ереси. Галилей предстал перед судом инквизиции в Риме, но его слова оказались обращены к глухим. В 1616 году святая инквизиция недвусмысленно осудила гелиоцентрическую модель как “глупую и абсурдную с точки зрения философии и как формально еретическую, ибо во многих местах она противоречит духу Священного Писания”. По распоряжению папы Павла V Галилею было строжайше запрещено “преподавать, защищать и отстаивать в любом виде, устно или письменно, мнение о том, что Солнце неподвижно покоится в центре мироздания, а Земля движется вокруг него”. Помимо этого, инквизиция запретила сочинение Коперника, посчитав его содержание оскорблением веры. Хотя вынесенное решение и было несправедливым, оно все же оказалось куда предпочтительнее какого-либо иного наказания, на которые не скупилась инквизиция.

Галилей благоразумно решил не вступать в дальнейший спор и замолчал почти на десять лет. В 1623 году его друг и почитатель кардинал Маффео Барберини был избран папой и принял имя Урбана VIII. Барберини поддержал Галилея в 1616 году, и его избрание, казалось, сулило свободу научных исследований. С разрешения нового папы Галилей смог наконец опубликовать свои взгляды на гелиоцентрическую систему – но с определенными условиями. Главным из них было следующее: Галилей обязывался предупредить читателя о том, что отнюдь не выступает в защиту гелиоцентрической модели, и представить в своем труде и альтернативные мнения. Урбан VIII настоял на том, чтобы в книгу были включены аргументы в пользу геоцентрической модели, согласно которой Земля неподвижно покоится в центре мироздания. В итоге вышедший вскоре “Диалог, касающийся двух основных систем мироздания”, несмотря на все ограничения, можно было счесть грандиозным успехом. Свои взгляды Галилей представил в виде разговора между Сальвати (гелиоцентриком), Сагредо (беспристрастным мирянином) и Симплицио (геоцентриком). Хотя в книге были вроде бы представлены оба взгляда, после ее прочтения у читателя не оставалось сомнений в том, какая из двух систем лучше.

Имя Симплицио (“простец”) уже содержало в себе плохо замаскированное оскорбление. Конечно, Галилей мог всегда сказать, что это имя было выбрано в честь философа шестого века Симплиция Киликийского, но намек на “простеца” был очевидным и явно не случайным. Ученый мастерски создал выразительный образ упрямого и недалекого Симплицио, в котором без труда угадывался оклеветавший Галилея консервативный философ Лодовика делле Коломб, вождь флорентийских недоброжелателей Галилея, в насмешку прозванных Галилеем и его сторонниками “лигой голубей”. Это был предел “подрывной деятельности” ученого: пощипать перышки безвредных, хотя и сварливых птиц. Однако выполнив обещание, данное Урбану, Галилей, сам того не желая, все-таки навлек на себя высочайший папский гнев, а заодно и гнев инквизиции. Верный своему слову, он честно включил в книгу папские аргументы в пользу верховенства Земли в устройстве небес, иногда даже просто в виде цитат. Но проблема заключалась в том, что Галилей вложил эти аргументы в уста Симплицио, глупость которого была очевидна для читателя.

Это навсегда отравило дружбу Галилея с папой. Продажа книги была немедленно запрещена, а Галилея снова доставили на суд инквизиции. На этот раз, однако, он был прямо обвинен в ереси – ему угрожали пытками и поместили под арест. В семнадцатом веке обвинить кого-то в ереси означало не только оскорбить этого человека, но и заклеймить его позором, запятнать его репутацию. То было время бесконтрольного разгула инквизиции, когда уничижительный эпитет “еретик” мог грозить утратой общественного положения и даже казнью, причем очень жестокой. Мало того: само обвинение в ереси уже было указанием на то, что еретик недостоин доверия, что его идеи не имеют никакой ценности. Нападая на Галилея как на заведомо бесчестного человека, запятнанного грехом, папство избавило себя от необходимости отвечать на реальные аргументы. Вместо того чтобы отстаивать свои взгляды и опровергать взгляды противной стороны, инквизиция попросту оклеветала ответчика, дискредитировав его клеймом еретика.

В 1633 году инквизиция повторила, что “предположение о том, что Солнце находится в центре мироздания и неподвижно покоится на месте, является абсурдным и ложным с философской точки зрения и еретическим по форме, ибо явно противоречит Священному Писанию”. Галилей воззвал к милосердию инквизиции, но было уже поздно: остаток дней ему пришлось провести под домашним арестом. Неприязнь папы и стигма еретика преследовали Галилея до самой смерти. После его кончины в 1642 году мстительный Урбан запретил хоронить ученого рядом с членами его семьи. Однако, несмотря на все потуги инквизиции очернить Галилея, всепобеждающая истинность гелиоцентрической модели взяла верх. Сочинения Галилея были изъяты из “Индекса запрещенных книг” в 1835 году, почти через двести лет после смерти великого физика.

Вариантом логической ошибки argumentum ad hominem является обмен репликами типа tu quoque (“ты тоже”), когда в ответ на аргумент оппонента его самого обвиняют в том же. Целью такого контробвинения является стремление выставить оппонента лицемером, но это не обязательно уничтожает сам аргумент. Например, заядлый курильщик может горячо отговаривать своих детей от этой пагубной и прилипчивой привычки, рассказывая о вреде курения. Подросток-сын может возмутиться такой очевидной двуличностью, убежденный в том, что привычка родителя обесценивает его наставления. Но это ошибка, потому что личная непоследовательность родителя не обесценивает сам аргумент – в данном случае доводы о том, что курение вредно, абсолютно верны, несмотря на то, что человек, высказывающий их, сам дымит так, что может посрамить печную трубу. Подобная тактика “отравления источника” заключается в использовании порочащей оппонента информации (истинной или вымышленной) для его дискредитации, даже если эта информация не имеет отношения к обсуждаемому предмету.

Но коли эти аргументы по самой своей природе так плохи, то почему они сохраняют присущую им привлекательность? Отчасти причина заключается в том, что мы по своей натуре такие же эссенциалисты, как математики. Люди склонны к тому, что социальные психологи именуют фундаментальной ошибкой атрибуции . Этот их вывод основан на наблюдениях, согласно которым мы придаем чрезмерное значение личностным характеристикам (намерениям и характеру) в действиях других людей, игнорируя при этом оценку сопутствующих внешних и внутренних факторов. Например, мы изначально уверены, что водитель, подрезавший нас на дороге, поступил так единственно в силу собственного эгоизма. Мы не склонны думать, что это, возможно, была чистая случайность или водитель спешил, потому что вез кого-то в больницу. И наоборот, когда мы сами ошибаемся, то склонны винить в этом обстоятельства – например, мы кого-то подрезали, потому что спешили на важную встречу.