Джон Ронсон - Итак, вас публично опозорили [Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей] [litres]

Так уж вышло, что незадолго до нашей с Мерседес встречи Департамент полиции Нью-Йорка опубликовал статистику по тому, сколько раз офицеры останавливали и досматривали граждан за прошедший год. 684 330 раз. То есть 1800 раз в день. Из этих 1800 людей – согласно Нью-Йоркскому союзу гражданских свобод – «примерно девять из десяти были совершенно невиновны». 87 % от общего количества этих людей составили темнокожие или латиноамериканцы.

В июле 2012 года адвокат по делам о защите гражданских прав Нахаль Замани провел серию бесед с жертвами этой политики для своего исследования «Остановить и обыскать: влияние на человека».

Некоторые заявили о том, что подобные действия заставляют их «чувствовать себя униженными и оскорбленными». Один из собеседников продолжил: «Когда тебя тормозят на улице, и все пялятся, это правда принижает твое достоинство. И после этого люди смотрят на тебя уже другими глазами. Это словно окрашивает мысли насчет тебя в другой цвет. Люди начинают думать, что ты завязан в чем-то незаконном, хотя это не так. Просто потому, что полиция останавливает тебя за… да просто так. Это само по себе унизительно». [Другой сказал, что] «Из-за этого я чувствую себя оскорбленным, униженным, притесненным, пристыженным и, конечно же, очень напуганным».

По какому-то странному стечению обстоятельств именно приятель Джоны Лерера, автор «Нью-йоркера» Малкольм Гладуэлл популяризовал правило «остановить и обыскать». Когда в 1990-х его только начали применять – тогда оно называлось «теория разбитых окон», – Гладуэлл написал о нем знаковое для «Нью-йоркера» эссе «Переломный момент». Он назвал его «чудесным». В эссе утверждалось, что существует корреляция между жестким реагированием на деяния мелких преступников (вроде уличных художников и безбилетников) и резким снижением числа убийств в Нью-Йорке.

Он написал, что по всему Нью-Йорку происходит «странная и беспрецедентная трансформация». Раньше можно было услышать очередь выстрелов. Теперь же «обычные люди в сумерках прогуливались по улицам, детишки катались на велосипедах, пожилые сидели на скамейках, люди выходили из метро поодиночке. Иногда даже самые скромные меры несут за собой значительные перемены».

Эссе Гладуэлла стало сенсацией – одной из наиболее влиятельных статей в истории журнала. Оно преподнесло агрессивный метод реагирования полиции вдумчивым, либеральным жителям Нью-Йорка – людям, которые при других обстоятельствах не поддержали столь суровую идею. Он позволил целому поколению либералов стать более консервативными. Он стал маркетинговым инструментом в руках «теории разбитых окон». Его книга «Переломный момент» продалась тиражом в два миллиона копий, поспособствовав развитию его карьеры и карьер бесчисленного количества других научпоп-писателей, последовавших по его стопам, вроде Джоны Лерера.

Но эссе Гладуэлла было некорректным. Последующие данные доказали, что число насильственных преступлений в Нью-Йорке снижалось уже пять лет до внедрения «теории разбитых окон». Оно снижалось по всей Америке. Включая места – вроде Чикаго и Вашингтона, – где никто не объявлял войну граффитистам и безбилетникам. Когда в 2013 году я брал интервью у Гладуэлла для стороннего проекта – «Культурное шоу» на «Би-би-си», – я поднял тему правила «остановить и обыскать» и «теорию разбитых окон». Его лицо омрачилось болью и раскаянием.

– Мне слишком полюбилась идея о «разбитых окнах», – сказал он. – Меня настолько очаровала ее метафорическая простота, что я переоценил ее важность.

Политика «остановить и обыскать» продолжалась на протяжении всех 2000-х и перетекла в 2010-е, и одним из побочных эффектов стало то, что некоторые особенно часто останавливаемые молодые люди перешли к мести через онлайн-активизм – присоединившись к 4chan. Не только Мерседес рассказала мне об этом. Вскоре после нашей встречи мы скрытно пересеклись с одним из ее друзей по 4chan около станции Куинс. Подъехала видавшая виды машина. Водитель оказался молодым, белым c испанскими корнями и носил на груди огромный крест. Я так и не узнал его настоящее имя. Он сказал, чтобы я обращался к нему по имени, под которым он известен в Интернете: Трой.

Он отвел меня в кафе, где пожаловался на то, что все идет не так, как раньше; что прошли старые добрые времена, когда нельзя было оставить мобильный на столике в кафе без присмотра, чтобы его не украли. Я сказал Трою, что, на мой взгляд, «старые добрые времена» звучат ужасно, но он пояснил, что вместе с тем у джентрификации есть и побочные эффекты: постоянные проверки любых молодых людей, которые хотя бы чуть-чуть не похожи на одетых с иголочки хипстеров.

– По дороге в магазин или при возвращении домой из школы – весь день насмарку. Это отвратительно. Пересекать границы опасно.

Именно полицейский беспредел вынудил Троя присоединиться к 4chan, сказал он мне.

– Полицейские говорят: «Смотри-ка, что мы можем сделать с тобой на твоей же земле, – продолжила Мерседес. – Это не твое пространство. Оно наше, и мы позволяем тебе тут существовать». Люди общаются посредством Фейсбука, потому что где сейчас шататься в Нью-Йорке? Интернет – это наше пространство, и они пытаются им завладеть, но этого не будет, потому что это Интернет.

– И вы знаете куда больше о принципах его работы, чем они? – спросил я.

– Да пошли они в жопу, – сказала она. – Они идиоты. В определенный период времени в Массачусетсе если ты хоть что-то смыслил в медицине, тебя могли посчитать ведьмой и сжечь на костре. Людей, которые могут продвинуться дальше Фейсбука, не так много. Так что, если объяснить им, как работает роутер, ты уже станешь колдуном в их глазах. Темным магом. «Нужно навсегда их запереть, потому что мы понятия не имеем, как еще их остановить». Одной из причин, по которым все эти детишки вдруг стали экспертами по Интернету, является то, что у них больше нигде нет никакой власти. Квалифицированный труд потихоньку сворачивается. И они перебежали туда. А потом, черт возьми, рвануло.

Я спросил Мерседес насчет атаки на Жюстин. Она спросила:

– Сакко? Это та, из-за которой ребят уволили после шутки про донглы?

– Это Адрия Ричардс, – сказал я. – Жюстин Сакко – это дама с твитом про СПИД.

– Ну это Твиттер, – сказала она. – Твиттер не такой, как 4chan. Там мораль и ценности более постоянны. Адрия Ричардс попала под шквал критики, потому что из-за нее уволили парня – за шутку, которая даже не относилась ни к кому конкретно. Он никому не причинил вреда. Она ограничила его свободу слова, и Интернет ее за это покарал.

– А Жюстин Сакко? – спросил я.