Джон Ронсон - Итак, вас публично опозорили [Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей] [litres]

– В Интернете довольно справедливо понимают, каково это – быть маленьким человеком, – сказала Мерседес. – Тем человеком, над которым богатые белые сволочи только шутят. Так что с Жюстин Сакко проблема в том, что она богатая белая женщина, которая пошутила над больными темнокожими людьми, которые вскоре умрут. Так что на несколько часов Жюстин Сакко смогла понять, что значит быть тем самым маленьким человеком, над которым все смеются. Унизить Жюстин Сакко означало унизить всех богатых белых людей, которые когда-либо избегали ответственности за расистские шутки, просто потому, что они могут. Она решила, что ее шутка про черных и СПИД смешная, потому что она понятия не имеет, что значит быть социально незащищенным темнокожим человеком или выяснить, что у тебя СПИД. – Она сделала паузу. – Некоторые виды преступлений разбирает только общественность. Это совершенно другой суд. И совершенно другие присяжные.

Я попросил Мерседес объяснить мне одну из величайших тайн современного шейминга – почему любая травля до такой степени мизогинистская. Никто не говорил о сексуальном насилии в отношении Джоны Лерера, но в случае с Жюстин и с Адрией угрозы изнасилования начали поступать моментально. И послания с 4chan оказались одними из самых неприятных.

– Да, это несколько радикально, – ответила Мерседес. – 4chan выбирает самое страшное, что может случиться с человеком, и призывает к тому, чтобы это случилось. Не думаю, что эту угрозу кто-то намеревался претворить в жизнь. И думаю, что большая часть говоривших об этом на самом деле подразумевала «уничтожение», нежели сексуальное насилие. – Она помолчала. – Но ведь 4chan стремится унизить цель, так ведь? И одно из самых серьезных унижений для женщины в нашей культуре – это изнасилование. Мы не говорим об изнасиловании мужчин, так что, думаю, большинству людей не придет в голову задуматься об этом в контексте унижения мужчины. В случае с мужчинами говорят об увольнении. В нашем обществе так принято, что у мужчины должна быть работа. И когда его увольняют, он теряет баллы за мужественность. Когда начался «донглгейт», она абсолютно бесцельно лишила мужчину работы. Она опозорила его маскулинность. И общество в ответ решило подорвать ее феминность.

Угрозы расправы и изнасилования в адрес Адрии не прекратились даже после того, как ее уволили.

– В ее случае все стало сильно хуже, – сказал мне Хэнк. – Ей пришлось исчезнуть на полгода. Вся ее жизнь оценивалась Интернетом. Для нее – вообще ничего хорошего.

– Вы виделись с того случая? – спросил я его.

– Нет, – ответил он.

С того дня прошло десять месяцев. У Хэнка было десять месяцев на то, чтобы его чувства улеглись и сформировалось какое-то складное мнение, так что я спросил его, что он теперь думает о ней.

– Думаю, что никто не заслуживает того, через что прошла она, – ответил он.

– Может, [Хэнк] это все начал, – сказала мне Адрия в кафе аэропорта Сан-Франциско. – Никто бы и не узнал, что его уволили, но потом он пожаловался. Возможно, он виноват в том, что пожаловался на свое увольнение. Возможно, он тайно сеял эту ненависть. Так?

Меня настолько ошарашило подобное предположение, что я ничего не сказал в защиту Хэнка. Но потом мне стало не по себе из-за того, что я за него не заступился. Так что я отправил ей письмо по электронной почте. Я рассказал ей то, что он сам сказал мне: что он отказался вступить в контакт со всеми блогерами и троллями, которые выражали свою поддержку. И добавил, что мне кажется, что у Хэнка было полное право публиковать тот пост на «Хакер ньюз», где сообщалось, что он уволен.

Адрия ответила, что счастлива узнать, что Хэнк «не принимал активного участия в продвижении своих интересов и организации рейдерских нападок», но она все равно считала его ответственным за случившееся. Это «его собственные действия привели к увольнению, и тем не менее он нашел способ обвинить во всем меня… Если бы у меня была супруга и двое детей, находящихся на моем попечении, я бы уж точно не “шутила” так, как сделал на конференции он. Хотя подождите-ка, у меня же есть сострадание, эмпатия, мораль и этика, которыми я руководствуюсь в повседневной жизни. Я часто задумываюсь над тем, как люди вроде Хэнка проживают свои жизни, не имея, по всей видимости, ни малейшего понятия о том, как “другие” живут в том же мире, но с куда меньшим количеством возможностей».

Я спросил Хэнка, заметил ли он изменения в своем поведении после того инцидента. Как преобразилась его жизнь?

– Сейчас я стараюсь немного дистанцироваться от разработчиц женского пола, – ответил он. – Я не такой дружелюбный. Шутки случаются, но более заурядные. Просто на всякий случай. Я не могу позволить себе еще один «донглгейт».

– А можете привести пример? – сказал я. – Вот вы сидите на своем рабочем месте (Хэнку сразу же предложили новую работу) и разговариваете с девушкой-разработчицей. Что изменилось в вашем поведении по отношению к ней?

– Ну, – сказал Хэнк, – у нас нет ни одной девушки-разработчицы. Так что…

Другой кадр, сделанный Адрией на конференции в тот день.

– Ты же нашла другую работу, да? – спросил я Адрию.

– Нет, – ответила она.

Отец Адрии был алкоголиком. Он бил ее мать. Ударял ее молотком. Выбил ей все зубы. В конце концов женщина забрала детей и ушла. Но для Адрии все стало только сложнее. «Было тяжело ходить в школу, – написала она в своем блоге в феврале 2013. – Дети дразнили меня… Я чувствовала стыд». В итоге Адрия оказалась в приемной семье.

Она прислала мне письмо, которое написала своему отцу. «Это Адрия! Как у тебя дела? Знаю, прошло уже очень много лет. Я так хочу увидеться с тобой. Я люблю тебя, папочка. Мне сейчас 26 лет. Если получишь это письмо, пожалуйста, свяжись со мной, потому что я бы очень хотела тебя увидеть».

Отец не ответил. Она уже несколько десятилетий ничего не слышала о нем. Она считает, что он, возможно, умер.

Когда я спросил Адрию, могло ли ее детство повлиять на то, как она воспринимает Хэнка и Алекса, она ответила отрицательно.

– То же самое говорят про жертв изнасилования. Если тебя изнасиловали, ты автоматически считаешь всех мужчин насильниками. – Она помолчала. – Нет. Эти ребята изначально вели себя не круто.

Я много кого шеймил. Люди на мгновение раскрывали свою истинную сущность, а я проницательно подмечал момент, когда слетает маска, и шустро оповещал об этом других. Но теперь я не мог вспомнить ни одного из них. Столько забытого негодования. Хотя нет, один случай я помню. В роли маргинала был колумнист «Сандей таймс» и «Вэнити фэйр» Адриан Антони Гилл. Его проступком стала колонка о том, как на сафари в Танзании он подстрелил бабуина: «Мне говорили, что их трудновато застрелить. Они скачут по деревьям, цепляясь за свою унылую жизнь. Они сопротивляются до последнего, эти бабуины. Но с этим было иначе. Разрывная пуля.357 вдребезги разнесла его легкие». Мотивы А.А. Гилла? «Я хотел понять, каково это – убить кого-то, убить незнакомца».