Питер Годфри-Смит - Чужой разум

Да, у осьминога «иное воплощение», но оно настолько необычно, что не вписывается ни в какие стандартные представления в этой области. Традиционно линия разногласий проходит между теми, кто считает мозг всемогущим руководителем, и теми, кто подчеркивает наличие собственного ума у тела. Обе точки зрения исходят из разграничения между мозговым и телесным знанием. Но осьминог не вписывается ни в ту, ни в другую модель. Его форма воплощения мешает ему проявлять те способности, которые обычно служат предметом внимания теоретиков воплощенного познания. Осьминог в некотором смысле развоплощен . Я написал это, и получилось, как будто он нематериален, но я, конечно, не это имею в виду. Он телесен и материален. Но его телу как таковому присущ протеизм, чистая потенциальность, – у него нет ни издержек, ни благ, свойственных ограниченному, диктующему действия телу. Осьминог живет вне стандартной дихотомии «тела» и «мозга».

4. От белого шума к сознанию Каково это?

Каково это – быть осьминогом? Или меду-зой? Понимают ли они это сами? Кто был первым животным, у которого возникло какое-то самоощущение?

В начале книги я приводил высказывание Уильяма Джеймса о том, что изучение сознания должно опираться на идею «непрерывности». Развитые формы переживания опыта, свойственные нам, произошли от более простых, которые имеются у других организмов. Сознание, по мнению Джеймса, безусловно, не вверглось в готовую вселенную. История жизни – это история переходных форм, полутонов и серых зон. Многие аспекты сознания поддаются изучению с этой точки зрения. Восприятие, действие, память – все это зарождается из зачатков и составных элементов. Предположим, кто-то спросит: «А бактерии по-настоящему понимают, где они находятся? А пчелы помнят события прошлого?» На такие вопросы нельзя четко ответить «да» или «нет». Существует плавный переход от элементарных форм чувствительности к более развитым, и нет причин находить там резкие границы.

Применительно к памяти, восприятию и многому другому этот градуалистский подход очень продуктивен. Но другая сторона медали – субъективный опыт, наше самоощущение. Много лет назад Томас Нагель, стремясь привлечь внимание к загадке субъективного опыта, использовал выражение «каково это?» [88]. Он задался вопросом: каково это – быть летучей мышью? Вероятно, у летучей мыши есть какое-то самоощущение, но совсем не такое, как у нас. Слово «такое», впрочем, вводит в заблуждение – оно внушает мысль, будто проблема сводится к сходствам и различиям: одно ощущение похоже на другое ощущение. Но дело не в сходстве. Дело вот в чем: у нас есть переживания для множества аспектов нашей жизни. Когда мы просыпаемся, глядим на небо, едим – всему этому сопутствуют определенные переживания. Необходимо понять, как это устроено. Но если мы беремся рассмотреть этот вопрос с эволюционной, градуалистской точки зрения, это заводит нас в странные дебри. Как переживание могло зародиться постепенно? Может ли животное наполовину ощущать себя животным? Эволюция опыта

Здесь я собираюсь пролить свет на эти проблемы. Я претендую не на то, чтобы разрешить их полностью, но лишь на то, чтобы приблизиться к цели, поставленной Джеймсом [89]. Я поставлю вопрос так. Субъективный опыт – ключевой феномен, требующий объяснения, самый факт того, что мы как-то переживаем свое существование [90]. Иногда в таких случаях говорят об объяснении сознания – субъективный опыт и сознание вечно путают. Я же рассматривают сознание как одну из форм субъективного опыта – но не единственную его форму. Чтобы обосновать это различие, возьмем, например, чувство боли. Чувствуют ли боль кальмары? А раки и пчелы? Для меня этот вопрос означает: ощущает ли кальмар физическую травму? Чувствует ли он себя плохо в таком случае? Этот вопрос часто выражают в форме вопроса, есть ли у кальмаров сознание. Мне такая постановка вопроса всегда казалась ошибочной – от кальмаров слишком многого хотят. В старинной терминологии, если у осьминогов и кальмаров есть какое-то самоощущение, то они существа, наделенные чувствами . Чувства предшествуют сознанию. Но откуда берется чувствительность?

Это не бестелесная субстанция «души», которая каким-то образом прилагается к физическому миру в представлениях дуализма . Это и не начало, пронизывающее все мироздание, согласно верованиям панпсихизма [91]. Чувствительность как-то возникает в ходе эволюции восприятия и действия; она подразумевает живую систему, у которой есть мироощущение. Однако если использовать этот подход, мы немедленно сталкиваемся с главной трудностью: эти способности распространены настолько широко, что встречаются отнюдь не только у тех организмов, которым обычно приписывают субъективность того или иного рода. Даже бактерии, как мы увидели в главе 2, способны воспринимать мир и действовать. Можно утверждать, что реакция на стимулы и управляемый обмен химических веществ через границы суть элементарные основы жизни как таковой. Так что же, все живые организмы обладают той или иной степенью субъективности? Не то чтобы я считал такой вывод безумным, но он, безусловно, потребует экстраординарных усилий, чтобы его обосновать. Должно быть нечто специфическое в том, как воспринимают мир животные , что отличает их от других организмов.

Один из подходов к этому вопросу – рассуждения о сложности различных видов организмов и их отношений с окружающим миром. Но сложность многообразна, а нам нужен предметный разговор. Рассмотрим теперь один из подобных факторов – я уверен, что он играет роль в этой истории, хотя непросто понять, какую именно. В эволюции животных, наряду с прямым усовершенствованием чувств и действий, присутствует развитие новых видов связи между тем и другим, особенно замыкающих – образующих контур обратной связи.

Для организма наподобие нас с вами существуют привычные явления. На ваш последующий поступок влияет то, что вы чувствуете в данный момент, а на то, что вы почувствуете в будущем, влияет то, что вы в данный момент делаете . Вы читаете, затем переворачиваете страницу, и акт перелистывания страницы меняет то, что у вас перед глазами. Мы имеем об этом сознательное представление и можем это обсуждать, но это переплетение также на более глубинном уровне влияет на природу чувств – во вполне буквальном понимании «чувства».

Возьмем пример систем тактильно-визуального замещения (СТВЗ), технологий для слепых [92]. Видеокамера подводится к пластырю, приклеиваемому на кожу слепого (например, на спину). Оптическая картинка, улавливаемая камерой, трансформируется в энергию (вибрацию или электростимуляцию), которую можно воспринимать кожей. Обучившись пользоваться этим приспособлением, слепые начинают утверждать, что камера позволяет им воспринимать расположение объектов в пространстве , а не просто ритм покалываний на коже. Например, если на вас этот прибор и мимо пробегает собака, видеосистема преобразит движение в определенный ритм покалываний или вибраций, ощущаемый вашей спиной, но при определенных обстоятельствах вы не будете воспринимать это как покалывания спины – у вас сформируется ощущение объекта, движущегося перед вами. Однако это происходит только с теми, кто умеет управлять камерой , действовать и влиять на входящий поток стимулов. Пользователь должен уметь придвигать камеру, менять угол обзора и т. д. Простейший способ это осуществить – прикрепить камеру непосредственно к телу. Тогда пользователь сможет приближать объекты, заставлять их попадать в поле зрения и покидать его. Субъективный опыт тесно связан в данном случае с взаимодействием поведения и сенсорных стимулов. Непрерывная обратная связь между восприятием и действием определяет то, какую форму принимает само чувственное восприятие.