Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

Эта система была названа «порядок клевания» (pecking order) и является прекрасной иллюстрацией как механизма, так и всеобщности иерархий в животном мире. Распространенность последних объясняется тем, что отношения подчинения сами и с неизбежностью складываются при переходе к групповому образу жизни. Существование же в группе обладает множеством эволюционных преимуществ и было уже у рыб свыше 400 млн лет назад. Когда перед хищником плывет целая стая этих юрких созданий, ему намного сложнее изолировать цель для атаки. Далее, если одна из рыб замечает еду и поворачивается к ней, это не ускользает от внимания соседок, пользующихся чужой зоркостью. Наконец, это невероятно упрощает процесс поиска партнёра для размножения.

Естественно, что самые крупные, отважные, коварные особи извлекают из совместного существования наибольшую выгоду – по той простой причине, что могут это сделать. Они получают привилегированный доступ к пище, половым партнерам, наилучшим местам отдыха и жизни и целый ряд других бонусов. Например, при щипании травы или нападении на стадо копытных, альфы охотно занимают положенное им по праву положение в центре. Там аристократии ничто не угрожает, в отличие от несчастных пролетариев по краям, которые идут на ужин хищникам в самую первую очередь. Но зачем же те, кто внизу, мирятся с таким положением вещей и почему природа привила им покорность? Хотя на первый взгляд это не так заметно, но быть членами группы – в их интересах. Да, на нижних ступеньках социальной лестницы жизнь немилосердна, но выживаемость там все равно существенно выше, чем если бы они отправились в свободное плавание. В природе лучше быть омегой в группе, чем той же самой омегой, но одной, без надежды на передачу генов дальше и в самом скором времени мёртвой.

В животном мире статус есть благо, открывающее дверцу ко всем другим благам, и неудивительно, что за него ведется бой. У существ с простой нервной системой и социальной организацией иерархии, как правило, фиксированные: курицы не устраивают мятежей и дворцовых переворотов. Не будем ограничиваться куриным тоталитаризмом и обратимся за другим примером к совершенно иной эволюционной ветке – коровам.

В коровьем стаде иерархия устанавливается с той же грубой простотой, что и в куриной стае, но со своей спецификой. Каждая корова в группе проводит по раунду бодания со всеми остальными – и кроме шуток, ставки крайне высоки. Победительница в такой схватке становится доминантной по отношению к проигравшей, а реванша уже не будет никогда. Та корова, которая одержала больше всех побед, автоматически становится альфой, Королевой стада: ей уступает наибольшее количество членов группы. Та, которая имеет на своем счету максимум поражений, превращается в омегу – и увы, дороги назад для нее нет.

Негибкость иерархической структуры служит пользе всех членов группы. Если слабые постоянно будут бросать вызов тем, кто сильнее, забыв о своем статусном положении, они просто будут получать травмы и гибнуть, а сильные окажутся вынуждены тратить на эту возню энергию, снижая собственную выживаемость. Вместе с тем у этой системы есть изъяны: из-за отсутствия реваншей нет постоянной конкуренции за верхние позиции. Конкуренция же полезна, она стимулирует рост мозга и компетентности входящих в группу существ и делает само социальное устройство сложнее и эффективнее. Более продвинутые существа, вроде приматов и многих видов птиц, вышли на новый уровень с учреждением высокопластичных иерархий, где статус часто меняется и приобретается, причем далеко не одной только физической силой.

Как показал в своих книгах Франс де Вааль, в сообществе шимпанзе на верхней позиции находится не самый сильный и не самый агрессивный самец, а наиболее хитрый, умеющий налаживать связи и управлять – и обычно также справедливый. Это вполне закономерно, потому что на уровне мозгового развития шимпанзе, если огромный и жестокий, но тупой пробивается наверх, два товарища поменьше и попроще просто объединяют усилия и в самом буквальном смысле слова разрывают его на куски. В этих сложных социальных системах высокий статус может приобретаться вообще без агрессивного поведения – через налаживание связей, помощь и груминг.

У людей, как и у шимпанзе, поддержание иерархии, желание двигаться вверх и успех в этом деле сильно зависят от двух веществ – тестостерона и серотонина. Роль тестостерона, вопреки распространенному заблуждению, вовсе не в повышении агрессивности. Как раз наоборот, самые агрессивные особи часто обладают низким уровнем тестостерона и находятся внизу пирамиды. Согласно современным исследованиям, тестостерон сильно повышает внимание к собственному статусу и заинтересованность в его удержании и повышении – как средствами физической силы, так и любыми иными.

В экспериментах К. Айзеннгера и Э. Фера было показано, что инъекции тестостерона делают людей более щедрыми и отзывчивыми и снижают агрессию, если этого требуют условия ситуации. Если же индивиду кажется, что к победе и выдвижению его приведёт именно агрессия, то ее становится больше. Роль серотонина, с другой стороны, в том, чтобы снизить тревожность, восприимчивость к негативным стимулам и за счет этого повысить уверенность в себе.

Каждый раз, когда мы одерживаем какую-нибудь победу или продвигаемся на ступеньку вверх, у нас повышается уровень серотонина и тестостерона (в случае тестостерона речь в первую очередь о мужчинах, поскольку на них были сосредоточены основные исследования, но у женщин наблюдается похожая корреляция). Если же мы терпим поражение и спускаемся вниз, то он падает. С точки зрения природы, это очень разумно, поскольку победа означает, что можно продолжить борьбу и дальше, причём более активно, и способствующие этому вещества растут. Мы становимся увереннее, мотивированнее и получаем дополнительный заряд положительных эмоций. Напротив, поражение для мозга означает, что не время опять лезть на рожон и нужно притормозить, иначе быть беде: тестостерон с серотонином идут на убыль, а вместе с ними и бойцовский дух.

На протяжении многих миллионов лет выживание наших предков зависело от статуса. Именно поэтому для типичного индивида такое значение имеет то, что о нем думают окружающие, даже когда никаких реальных причин для беспокойства об этом нет. Это, так сказать, для надежности, поскольку в нашей истории чаще всего беспокоиться об этом стоило – и очень сильно. Еще совсем недавно в разных обществах репутация труса могла сделать человека трупом в течение нескольких дней, а недобрые слухи отправить под суд или на костер или же просто сделать всеобщим козлом отпущения. Природа, следовательно, снабдила всех нас мощными системами для отслеживания статуса и неугомонной озабоченностью своим положением, интенсивность коей разнится от индивида к индивиду. Эти поведенческие программы поддерживаются специальными гормональными и нейромедиаторными системами, которые работают как обыкновенные наркотики.