Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

Мы отворачиваемся от даримых внутренним оком озарений, поскольку если мы действительно увидим то, что оно показывает, у нас более не будет оправданий для бездействия, для увиливания от своего долга перед собой. Какова мера нашей ответственности за то, что наша жизнь совсем не такая, какой мы хотели бы ее видеть? Что мы делаем или, напротив, не делаем из того, что, как мы прекрасно знаем, должны? Отчетливое признание проблемы означает необходимость ее решать, порождает вину за ее нерешенность, и это вводит в состояние болезненной неопределенности и напряжения.

Да, это будто бы «проще» – отводить взгляд от кренящейся набок полки, чем починить ее. «Проще» развлекаться или бездельничать, а не учиться в те немногие годы, что отведены на получение образования. «Проще» провести несколько десятилетий в мучительном и разрушительном браке – полном горечи, неудовлетворенности, жажды мщения, чем привести себя и свою личную жизнь в порядок. Простота сия, разумеется, обманчива, ведь нерешенные проблемы, нереализованные возможности и неоплаченные счета множатся, и жизнь обязательно взымает по ним долги с процентами, которые приходится платить нашим будущим «Я».

Отказ видеть то, что можешь видеть, и действовать в соответствии с этим, приводит не только к личным, но и к историческим катастрофам. Все, кто всерьез размышлял над трагедиями XX в., пришли к выводу, что вызваны они были вовсе не фундаментальными историческими процессами. Они возникли как следствие сперва маленьких, но затем все более растущих предательств и обманов, совершавшихся внутри обычных людей. Это невнимание к тому, что знаешь «в глубине души», способно сделать из человека инквизитора, чекиста, доносчика, надзирателя концлагеря, хунвейбина. Они не есть какой-то другой вид существ, отличающийся от тех, кого мы видим вокруг себя каждодневно – не стоит наивно заблуждаться на этот счет.

Более семидесяти лет психологических исследований, в том числе в рамках социальной психологии, с несомненностью свидетельствуют, что не требуется никакой предрасположенности к насилию или специфического типа личности, чтобы человек превратился в орудие крайней жестокости или носителя безграничной подлости.

Эмиль Чоран писал: «Можно предвидеть все, кроме глубины своего падения». Однако заглянуть в эту бездну в наших интересах, ведь то, что отделяет основную массу людей, тех, кого мы каждый день видим мирно шагающими по улицам, от учинения бойни или крайнего личного регресса – это череда шагов в определенном направлении, каждый из которых мал и подчас едва заметен. Путь этот короче, чем может показаться, и опасен он еще и потому, что совершается незримо. Год за годом привыкая пускать себе пыль в глаза и избегая ответственности за свою жизнь, человек оказывается способен на что угодно, и пустое дегенеративное прозябание есть самая невинная из возможностей.

Внутри нас есть тот, кто знает правду. Не абсолютную и непогрешимую, но в той мере, в которой она нам доступна в конкретный момент нашей жизни. Чтобы начать избавляться от иллюзий, начать самоосвобождение вовсе не требуется исследовать некие новые и изощренные пути мысли, подвергать все сомнению и переосмыслению. Достаточно опереться на тот островок ясности, что в нас присутствует уже сейчас, удерживать на нем пристальное внимание и любовно кормить, дабы он рос вширь и вглубь.

Предлагаемые этим внутренним оком инсайты обременяют нас ответственностью, призывают к борьбе со своими страхом, усталостью, леностью, неуверенностью, творческим дискомфортом. Соблазн заглушить и подавить их велик, так как заветы эти тяжелы. И все же альтернатива стократ тяжелее как для окружающих, отравляемых миазмами непрожитой жизни, так и для нас самих, ибо обманываем мы – не стоит забывать – лучшую часть себя.

Понятно, почему мы должны воспитывать в себе привычку прислушиваться к зовущему вверх голосу в глубинах нашей психики. Существуют, однако, причины, по которым не следует водить за нос и окружающих. Они были известны с глубокой древности, и особенно здесь отличились персы, об обычаях которых Геродот, отец исторической науки, оставил следующее любопытное наблюдение: «Детей от пяти лет до двадцати, – пишет он, – обучают только трем предметам: ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду».

«Наигнуснейшим пороком, – продолжает Геродот, – почитают они ложь; а вторым после сего – быть в долгах, как по многим другим причинам, так и потому, что должнику всегда необходимо бывает лгать». Нравственный кодекс персов вовсе не был уникальным явлением – убеждение, что правдивость является высочайшим моральным императивом, мы находим в основании всех мировых религий и большинства философских учений.

Можно ли считать подобные призывы простым нравоучением, способствующим, как и всякая популярная мораль, выгодам не конкретного индивида, но скорее общества? Разумеется, это в интересах группы, если входящие в нее люди отличаются честностью, поскольку означает, что они выполняют свои обязательства и довольно предсказуемы. На них можно рассчитывать, оказывать им помощь и получать помощь. С ними можно заключать сделки и координировать усилия, не опасаясь удара в спину, за счет чего повышается сплоченность группы, ее синергическая эффективность и во времена мира, и во времена войны. Правдивость, таким образом, есть форма взаимности, а последняя представляет собой саму суть протоморали многих млекопитающих, от крыс и волков до шимпанзе и homo sapiens .

Чем меньше градус правдивости и взаимности в группе, тем хаотичнее и бессильнее она – входящие в нее единицы неохотно объединяют усилия и находятся в постоянных конфликтах. В природе достаточно пары аморальных индивидов (то есть не играющих по правилам взаимности и не учитывающих групповой интерес), чтобы вся группа быстро дошла до вымирания. В качестве примера можно взять наших ближайших сородичей шимпанзе. Порой они проявляют чудеса эмпатии и взаимопомощи, но у них есть и темная сторона: они не брезгают отбирать еду и воровать даже у собственных детенышей, им знакома месть, жестокость, война за власть, а время от времени они прибегают к убийству и поеданию себе подобных – к каннибализму.

Когда в обезьяньем сообществе заводятся те, кто бесконтрольно обращают эти темные инстинкты против собственных членов, всему сообществу приходит скорый конец. В первую очередь выживают, следовательно, группы с высокой внутренней солидарностью и честностью, в связи с чем до наших дней сохранились общества с такими религиями, которые ее проповедуют и стараются усилить; остальные уже давно сгинули.