Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

Допустим, несколько раз вы успешно жульничаете в карточной игре, но – что обычно и происходит – это вскрывается. Да, вы одержали пару побед, но больше вас не приглашают за стол и смотрят теперь как-то искоса. Люди, игнорирующие широкий контекст последствий собственных поступков, уподобляются тем, кто ловит рыбу золотым крючком. Когда леска обрывается, то весь добытый таким образом улов оказывается несопоставим с тем, что они в итоге теряют.

Каждому очевидно, что корректное знание является жизненной необходимостью. От него зависит, до какой степени мы можем добиться благополучия и свободы, поскольку последние представляют собой меру способности человека проявлять высшие возможности его природы. Чтобы наше поведение пребывало в согласии с миром и нашей природой, нам требуется знание о них, и знание о себе в самую первую очередь. В этом смысл известных слов Христа из Евангелие от Иоанна: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32).

Истина, в той мере, в которой она доступна нашей способности суждения в каждый момент времени, дает ви́дение верного маршрута, а следование ему и равнозначно свободе. Равно как и счастье, творческую мощь и смысл, свободу мы вкушаем не при отсутствии обязательств и долга, но в движении в продиктованном нашим существом направлении, в естественной зависимости . Что менее очевидно, но все-таки совершенно верно, так это необходимость давать нашему знанию выражение, что сам этот акт обладает колоссальным преображающим потенциалом.

Конечно, правдивость не есть безошибочный этический компас и не существует столь конкретных и одновременно универсальных принципов, пригодных во всякой ситуации. Тем не менее воля к правде есть чрезвычайно надежное руководство к действию, к которому следует прибегать много чаще, чем человек привык – по сугубо практическим соображениям. Если мы хотим быть, а не казаться, если мы стремимся к счастью и творческой самореализации, обрести их получится лишь в свободе и естественности. Последние же невозможны, когда мы привыкли избегать открытой манифестации правды перед самими собой и во внешнем мире. Когда мы искажаем ее или запрятываем, чтобы подладиться под людей и обстоятельства. Конечно, какие-то люди и даже части нас самих будут этой честностью отсеяны, но хотя это может быть тяжело, в конечном счете такие перемены всегда к лучшему. Общение же с оставшимися от нее только выигрывает, ибо встает на прочный фундамент и становится действительно аутентичным.

Осмеливаясь быть честнее, мы, бывает, терпим то, что кажется убытками. Мы не получаем того, что нам будто бы нужно, или утрачиваем то, что берегли. В ретроспективе, впрочем, оказывается, что по большей части убытки эти – исчезновение опухолей и чужеродных наростов на теле нашего «Я». Отделение их болезненно, как всякая хирургическая операция, но приносит затем огромное облегчение и спасает жизнь. Те же утраты, что вполне реальны, все равно меньше, и случаются они куда реже, чем когда мы идем на сделки с тем, что считаем правильным и шаг за шагом отклоняемся от своего пути. В этом последнем случае мы предаем себя, совершая тягчайший грех, на природе которого следует остановиться подробнее.

Современные представления об устройстве ада в значительной мере сложились под влиянием образности, созданной Данте Алигьери в его бессмертной «Божественной комедии». Размышляя над сущностью зла, он отталкивался от понимания, что людские преступления не равнозначны по своей тяжести и обладают множеством градаций, формируя своеобразную иерархию порочности и зловредности. Поскольку справедливость требует, чтобы проступок и наказание были соразмерны, поэт разделил Преисподнюю на девять кругов. В девятый круг ада, в его самое сердце и прямиком в гости к Люциферу он поместил не душегубов и не еретиков – там оказались предатели: Иуда, Брут, Кассий и все те, что рангом поменьше.

Выбор Данте никоим образом не был случаен, в нем ухвачена сущностная истина. Предательство – как может засвидетельствовать каждый из нас – действительно стоит особняком среди людских прегрешений и вызывает особое возмущение и брезгливость. В истории и мифологии мы находим сполна воспеваемых и одобряемых случаев убийства, насилия, кражи, обмана, распутства, чрезмерности и чего бы то ни было еще. Актам же предательства никогда не достается возвышенного лоска. Отвращение это, что любопытно, не находится в непосредственной связи с пагубными последствиями и остается таковым даже тогда, когда никакого действительного урона обманутая сторона, в сущности, и не понесла. Дело здесь, я полагаю, в том, что предательство не есть некий высший вид злокозненности; это просто единственное подлинно аморальное явление, корнями в которое уходят все прочие.

По своей природе предательство представляет собой нарушение нами своего долга, отречение от собственных обязательств. Главный же долг человека есть всегда его долг перед самим собой. Утверждение это, однако, вовсе не является реверансом личному эгоизму. Дело в том, что приведение нами собственной жизни в порядок и ее здоровое развитие не есть только лишь в наших высших интересах – это в интересах всего общества и тех, кто вокруг нас. Лишь сильные и заботящиеся о себе люди способны менять этот мир к лучшему и лишь в них это желание может подлинно зародиться. Те же, кто пренебрегает обязательствами перед собой, опасны для окружающих не менее, чем для самих себя. Отдаваясь во власть подтачивающим их регрессу и энтропии, они подвергают свою личность порче, которая поселяет внутри озлобленность, ожесточение, инертность, отупляет и ослабляет. Скверна внутренних прегрешений неизбежно воплощается затем в поступках, становясь прегрешениями внешними, обильно сочась во внешний мир и отравляя все, до чего она касается, передавая эстафету деградации дальше.

Прежде чем стать предателями других, мы, таким образом, почти что всегда сперва многократно предаем самих себя. Описанная здесь ситуация ни в коей мере не является фигурой речи, а есть настолько точное описание положения дел, насколько это представляется возможным. Являясь вместилищем разнородных и разнонаправленных сил, человек отдает предпочтение тем, которые обеспечивают ему гомеостаз или толкают вниз, тем самым предавая конструктивные потенции собственного существа. По физическим законам как мира внешнего, так и внутреннего движение вниз, бездействие и разрушение всегда даются значительно легче движения вверх – им не требуется преодолевать гравитацию.

Проще потреблять, нежели создавать. Проще жертвовать будущим ради настоящего, нежели настоящим ради будущего. Проще немедленно удовлетворять свои желания, а не откладывать гратификацию. Проще повторять раз за разом уже известное, следовать проторенными путями, а не осваивать новое. Проще давать волю раздражению, барахтаться в тоске, разочаровании и находить себе оправдания, нежели научиться контролировать собственное сознание и методично менять жизнь к лучшему. Проще черпать наслаждение в иллюзиях (ибо они возводятся без труда) и садистском применении своей силы, а не создавать действительные основания для радости.