Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

Регрессивные силы и формы поведения кажутся узкому мышлению средством избавления от бремени бытия, от присущего жизни страдания, так как каждое мгновение отказа от конструктивного усилия спасает нас от напряжения. Тем не менее всякая маленькая экономия, достигаемая подобным путем, берется в кредит у будущего с грабительскими процентами. Сберегая с каждым днем понемногу в счет дня завтрашнего, с течением времени мы оказываемся все глубже в долговой яме, спускаемся ниже и ниже. Место, в котором мы тогда обнаруживаем себя, есть место дурное – лучи солнца редко туда пробиваются, там холодно, мрачно и пусто, воздух сырой и нездоровый, потому и люди, живущие в этих измерениях, столь малопривлекательны.

В отношении к самому себе есть лишь один универсальный моральный принцип – не вступать в добровольной слепоте в союз с регрессивными силами собственного существа. Аморально лишь предательство своих конструктивных инстинктов и только поступок, являющийся результатом такового предательства себя, есть поступок аморальный. Предложенный подход к трактовке этической ценности действия можно назвать генетическим, ибо в нем моральный смысл деяния ставится в зависимость от лежащих в его основании движущих сил. Грубо резюмировать генетическое ви́дение критерия моральной ценности можно словами: «Хорош поступок, имеющий хорошую мотивационную основу».

В этом он противоположен консеквенциализму – определению этической ценности действия по последствиям: «Хорош поступок, который имеет хорошие результаты». Консеквенциализм тяготеет к точке зрения, что если наши решения имеют благие результаты, то они моральны. Напротив, поступки, приносящие дурные плоды и оканчивающиеся неудачей, имеют отрицательную ценность. Позиция эта проблематична, так как предлагает судить о действии задним числом, постфактум. Сама по себе, изолированно, она не дает никакого руководства в ситуации выбора, загоняя нас в некую временну́ю петлю, где мы должны решить, стоит ли поступать так или иначе, на основании знания последствий – или хотя бы своего прогноза по ним.

Кроме того, она пребывает в разладе со здравым смыслом и фундаментальными моральными интуициями человека. Всякому воображение может предложить сотни ситуаций, где дурные поступки могут иметь благой результат, не становясь от этого менее дурными. Когда наша глупость и испорченность вдруг по воле случая сыграли нам на руку, ответственность за это принадлежит фортуне и здесь нечего ставить себе в заслугу. С другой стороны, самые взвешенные решения и благие мотивы порой наталкиваются на сопротивление действительности и оборачиваются негативными последствиями. Но в том, чтобы потерпеть неудачу, нет ничего дурного, ибо ответственность за исход поступка принадлежит нам лишь частично.

Консеквенциализм тем не менее служит необходимым промежуточным этапом для оформления генетического подхода. Анализируя большую совокупность действий и их результатов, мы находим между ними общее, дистиллируем и вычленяем саму суть успеха и неудачи, прогресса и регресса. Вывод, к которому мы неизбежно приходим, состоит в том, что в основном те из них имеют благие плоды, которые имели благую основу – и наоборот. Это и дает нам надежный рабочий критерий, избавляя от необходимости каждый раз непродуктивно перегружать свою способность суждения скрупулезными расчетами последствий.

Одна из старейших формулировок сего наблюдения содержится в известных словах Иисуса из Евангелия от Матфея: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые». Иисус здесь, с позволения, несколько преувеличивает. Из дурного начала порой проистекает благой результат, а самая здоровая основа может породить беду. И все же это аномалии, а не правило.

Следовательно, этическое значение поступка связано не с последствиями, пребывающими в значительной мере вне нашей власти, а с движущим его истоком, конструктивными или регрессивными силами. Если мы следуем зову первых, то хоть это и не делает нас неуязвимыми для неудач и катастроф, вероятность успеха, как бы мы его ни трактовали, оказывается безмерно больше, чем если мы отдаемся на волю порчи и хаоса.

Генетическая концепция морали противоположна также содержательной, которая лежит в основе нашей цивилизации и самой судебной системы. Содержательный подход предполагает, что есть действия, которые вне зависимости от их истоков или последствий являются аморальными. Резюмируется он тавтологией: «Хорош тот поступок, который хорош», – и это тотчас проливает свет на его ограничения. Когда мы настаиваем, будто нечто хорошо само по себе, и не важно, каковы его мотивация или плоды, мы подвергаем поступок противоестественному изъятию из его жизненного контекста.

Содержательный ракурс восприятия морали возникает по итогам анализа последствий широкого набора действий, и те, чьи последствия полагаются по большей части полезными или дурными для общества, объявляются таковыми по своей природе. Причина, почему именно содержательная интерпретация лежит в основании судебных систем – в ее скорости, простоте и том факте, что содержание поступка, в отличие от генетической основы, намного легче эмпирически установить.

Мышление в подобных рамках, однако, оказывается сбивчивым и противоречивым, и человеческий ум инстинктивно сопротивляется его узости, применяя двойные и тройные стандарты. Если взять самый крайний пример, то хотя убийство повсеместно признается содержательно аморальным, в отношении его одновременно допускается множество нарушающих изначальную логику исключений. Так, во всех известных культурах убийство на войне, как и в ходе самообороны, одобряется или допускается, а непреднамеренное имеет иную степень тяжести, нежели преднамеренное. То же самое относится к любым иным действиям, которые оцениваются как абсолютно аморальные в свете содержательного критерия, однако в ряде случаев происходит стихийное переключение на другие способы оценки.

Описанное колебание между разными системами координат без способности примирить их или выстроить между ними иерархию изводит законодателей, философов и религиозных мыслителей уже второе тысячелетие. В особенности это свойственно для последних, которые до сих пор не могут выбрать между осуждением любой лжи и признанием допустимости лжи во спасение, осуждением любого насилия и оправданием насилия на войне, против еретиков, «во благо» всякого рода. Судя по всему, наша юридическая система может функционировать только в рамках преобладания содержательного подхода со всеми его упрощениями, погрешностями и парадоксами. Наша индивидуальная жизнь, впрочем, не может и не должна быть им ограничена, поскольку это притупляет взгляд и подрывает ее высшие возможности. Для нее идеально годится именно генетический подход.