Патриция Черчленд - Совесть. Происхождение нравственной интуиции

В 1989 году меня пригласили в Лос-Анджелес на встречу с Далай-ламой, пожелавшим ознакомиться с азами работы мозга. В состав нашей маленькой делегации входили четыре нейробиолога: Ларри Сквайру предстояло рассказать о механизмах запоминания жизненных событий, Аллану Хобсону — о снах и сновидениях, Антонио Дамасио — о данных, отражающих роль эмоций в принятии решений, а мне поручили осветить вопрос о том, верит ли наука в существование нематериальной души или считает, что все наши мечты, мысли и чувства порождаются исключительно физическим, материальным мозгом. Я привела множество данных, указывающих на то, что, скорее всего, есть только мозг, а души нет.

Это была частная встреча, мы вчетвером беседовали с Далай-ламой, а при необходимости нам помогали с переводом буддийские монахи. Во время обеда за длинным столом в саду меня угораздило поинтересоваться у них, какой в буддизме существует аналог десяти заповедям. Мне и сейчас ужасно стыдно за свое тогдашнее абсолютное незнание принципов буддизма. Но хотя и сгорая от стыда, я этот эпизод все-таки привожу, поскольку того требует сюжет. Монахи отнеслись к моему невежеству с пониманием и вежливо растолковали, что мораль в буддизме не строится на правилах. Нравственность предполагает сострадание, здравомыслие, привычку смотреть на проблему под разными углами и спрашивать совета у старших. Как в любом обществе, у буддистов существуют социальные нормы, однако это, скорее, ориентиры, а не жесткие правила, которые непременно нужно соблюдать.

В своем публичном выступлении вечером того же дня Далай-лама описал эти основополагающие представления о нравственности подробнее и, как и мои собеседники за обедом, разъяснил, что жесткие правила могут стать помехой, тогда как гибкие ориентиры имеют гораздо больше шансов помочь в принятии решений в конкретной жизненной ситуации, позволяя учесть предысторию и обстоятельства. Усваивать примеры из жизни других людей, выбирать образцы для подражания, вырабатывать устойчивые социальные навыки намного полезнее, чем зазубривать свод незыблемых правил [203] См.: Ruth Paradise and Barbara Rogoff, «Side by Side: Learning by Observing and Pitching In», Ethos 37, no. 1 (2009): 102–38. . Внимательно слушая Далай-ламу, я осознала, что его подход к нравственному воспитанию ближе к учению Аристотеля и взглядам Юма, чем к подходу сторонников правил (назовем их для краткости так), которые преобладают в западной нравственной философии, по крайней мере, научной. Подлинная теория морали, утверждают сторонники правил, призвана обнаружить универсальные правила и показать их истоки в религии или в чистом разуме [204] В этом заключалась суть критических замечаний Томаса Гурки (Thomas Hurka), представителя преобладающего направления нравственной философии из Университета Торонто, при обсуждении моей работы на чикагском заседании Американской философской ассоциации в 2012 г. .

На обратном пути в Сан-Диего я размышляла, проявятся ли эти различия между сторонниками правил и искателями мудрости, если сравнить социальное поведение их последователей. Демонстрирует ли общество, в котором насаждаются правила, больше нравственности и добродетели, чем общество искателей мудрости? Определять это, разумеется, не мне. И никто, конечно, не будет утверждать всерьез, что буддисты в целом менее нравственны или более порочны, если их нравственные принципы не регламентируются жесткими правилами.

Однако мысль сравнить поведение представителей разных культур побудила меня по-новому взглянуть на исходные предпосылки, которыми руководствуются в своих теориях о морали мои современники. Если общество, ориентированное на поиски мудрости, ничуть не уступает обществу, ориентированному на жесткие нормы, может быть, строгие универсальные правила не обязательны или даже не способствуют нравственному поведению? «Почему большинство современных нравственных философов отметают Аристотеля и Юма как несведущих в вопросах морали?» — задумалась я. Более того, современные нравственные философы (за редким примечательным исключением) наотрез отрицают идею, что биология способна чему-то научить нас в отношении природы человеческой нравственности [205] Среди редких примечательных исключений — Джулиан Баггини (Julian Baggini), Саймон Блэкберн (Simon Blackburn), Ронни Десуза (Ronnie deSousa), Дэвид Эдмондс (David Edmonds), Оуэн Фланаган (Owen Flanagan), Марк Джонсон (Mark Johnson), Уолтер Синотт-Армстронг (Walter Sinott-Amstrong) и Найджел Уорбертон (Nigel Warburton). Все вместе и каждый в отдельности они придают мне отваги. . Почему же, в отличие от Аристотеля и Юма, они не видят существенной роли нашей биологии в принятии нравственных решений?

Во-первых , утверждение адептов правил, что мораль не мораль, если она не зиждется на универсальных правилах, по сути своей не более чем домысел. Как говорят в таких случаях мои студенты: «Это кто такое сказал?»

Во-вторых , цель, которую ставят сторонники правил в нравственной философии, — определить универсальные и не допускающие исключений правила, которые действительно характеризуют нравственность, — явно недостижима. Даже среди тех, кто согласен с такой постановкой вопроса, нет единодушия по поводу того, достигнута ли цель (или хотя бы близка), хотя усилия предпринимаются не одно десятилетие. Одно из главных препятствий состоит в том, что даже одобряемые в целом теории имеют, как мы вскоре убедимся, серьезные недочеты. Хуже того, каждая из теорий, претендующих на главенство, громит все остальные как никуда не годные. Недочеты остаются, несмотря на многолетние попытки выдающихся умов с ними совладать. Как ни парадоксально, даже явный провал намеченной стратегии не побуждает догматиков пересмотреть исходные постулаты, а, наоборот, судя по всему, только усиливает приверженность правилам.

В-третьих , и самое главное, в действительности принятие решений — это, как правило, процесс выполнения ограничивающих условий. Когда перед нами встает выбор, будь то физическое действие или социально значимое решение, наш мозг, проинтегрировав множество ограничивающих условий, выдает ответ. Какую-то часть ограничений составляют факты, связанные с рассматриваемыми обстоятельствами, а также прогнозируемые последствия различных вариантов развития событий; какие-то ограничения — это сведения об окружающих, которых затронет наш выбор, об их текущем и предполагаемом душевном состоянии и о том, что социально приемлемо в данной ситуации. Еще часть ограничений — это факты, относящиеся к доступным ресурсам и нашим собственным способностям и предпочтениям. Нередко ограничено время, что сокращает процесс оценки. И наконец, есть ограничения, касающиеся дружбы, образования, частной собственности, красоты и т. д.