Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

С деликатным человеком невозможно понять, хочет ли он, чтобы я сидела у него на коленях или в Starbucks, обсуждая состояние Вселенной. Если мне захочется послушать о чувствах, я могу позвонить подруге. В совершенно новом любовном романе я хочу горячего секса, а не горячего чая!

Уважение — это классно, но когда дело доходит до спальни, равноправие не всегда равноценно эротике. Когда Марлон Брандо схватил масло в «Последнем танго в Париже», сомневаюсь, что он размышлял о политкорректности.

Предыдущие поколения мужчин считали секс покорением — похабным, непристойным, забавным и грязным [466] Таунсенд К. Почему некоторые мужские «горячие» сексуальные сцены оставляют меня равнодушной // Independent. January 7, 2010 [ Townsend C. Why Some Men’s ‘Hot’ Sex Scenes Leave Me Cold // Independent. January 7, 2010]. .

Таунсенд (невольно) возражает здесь Неринг и предполагает, что равенство лишает эротизм и сильно закодированные гендерные идентичности, их игривости. Она сожалеет об отсутствии игривости и неоднозначности, присущих культурной практике «соблазнения», как полубессознательной игры тела и языка, нацеленной на вызов желания в другом. Характеризуя идеального соблазнителя, Роберт Грин указывает на важность сохранения незавершенного характера романтических взаимоотношений, включающего возрастающую неопределенность, передачу смешанных сигналов, овладение искусством обольщения, переплетение желаемого и действительного, смешивание удовольствия и боли, возбуждение желания и смятения, приглушение элемента сексуальности, не избавляясь от него, отказ соответствовать каким-либо стандартам, замедление удовольствия и лишение полного удовлетворения [467] Грин Р. Искусство соблазнения. NY: Viking Press, 2004 [ Greene R. The Art of Seduction. New York: Viking Press, 2004]. .

Неоднозначность — это, по сути, способ сохранения неопределенности в отношении намерений говорящего. Неоднозначность в этом смысле дает свободу, создавая благоприятные условия для произнесения ничего не значащих слов и позволяя выдавать свою идентичность за другую. Как выразились Шади Барч и Томас Бартшерер (используя противоречивое отношение вместо неоднозначности): «Противоречивое отношение заложено в эротическом феномене» [468] Что написала молчаливая любовь: Введение // Эротикон: Размышления об Эросе, древнем и современном / под ред. В. Ш. Барч и Т. Барчерер. Chicago: University of Chicago Press, 2005. С. 7 [What Silent Love Hath Writ: An Introduction // Erotikon: Essays on Eros, Ancient and Modern / S. Bartsch and T. Bartscherer (eds). Chicago: University of Chicago Press, 2005. P. 7]. . Обольщение часто использует неоднозначные кодексы, которые делают прототипов-обольстителей западной культуры образцом определенной формы свободы от морали, поскольку противоречивое отношение и неоднозначность по существу являются способами поддержания неопределенности в отношении намерений говорящего. Они дают и власть, и свободу, т. е. способность говорить что-то, не имея это в виду, способность подразумевать несколько значений одновременно. Соблазнители используют неоднозначную речь, поскольку не подчиняются нормам искренности и симметрии. Так называемые политкорректные практики, напротив, требуют формы прозрачности и отсутствия двусмысленности — чтобы обеспечить максимальную договорную свободу и равенство и тем самым нейтрализовать традиционный риторический и эмоциональный ореол обольщения.

Рационализация любви подорвала режимы смысла, на которых основаны эротика и любовь: они включают неоднозначность, прерывистость, завуалированность речи, игривость и трансцендентность. Традиционное обольщение и эротизм основаны на весьма частичном знании другого, на некоторой неосознанности личности, на способности порождать неопределенность. Обобщая взгляды Канта на эстетику, Джеффри Александер предполагает, что «именно способность уклонения от принятия решений с помощью рационального мышления или нравственного понимания, а не абсолютное отмежевание от них, делает переживание эстетическим, дает саму свободу от априорной решимости, которая вслед за эстетическим опытом предусматривает, в свою очередь, большее концептуальное и нравственное развитие» [469] Александер Дж. Каноническое сознание: Материальное ощущение смысла // Environment and Planning D: Society and Space. 26. 2008. С. 789 [ Alexander J. Iconic Consciousness: The Material Feeling of Meaning // Environment and Planning D: Society and Space. 26. 2008. P. 789]. .

Четырехкратная забота о нейтральном языке, симметричных властных отношениях, процессуальной справедливости и явно выраженном согласии создает помехи и нарушает правила неясности и двусмысленности в культурной сути либидо, понимаемом здесь не как универсальная постоянная, а как исторически сложившийся определенный способ организации сексуального желания: поскольку женственность в значительной степени определяется проявлениями зависимости, неравенство возможностей власти лежит в основе женских и мужских желаний и эротики (в этом Неринг совершенно права). Иными словами, институциональные процедуры для осуществления симметричных проявлений власти ставят под сомнение очень давнюю культурную традицию, в которой эротизировалась власть мужчин и ее отсутствие у женщин, причем именно это неравенство возможностей порождало богато структурированные значения. Таким образом, позвольте мне предложить следующую гипотезу: если «политкорректный» язык вызвал насмешки, неудобство и чувство неудовлетворенности в культурном отношении, то это потому, что он подорвал и обнажил идеологическую составляющую, которая скрепляла воедино мужскую и женскую гендерную идентичность и неравенство возможностей и делала их эротическими и приятными — из-за спонтанности и нерефлексивности — оставляя нетронутыми гендерную структуру и иерархию. То есть неприемлемым политкорректный язык делает то, что он исключает чувственные фантазии и удовольствие, на которых построены традиционные гендерные отношения, но принципиально не потрясает и не трансформирует структуру гендерного неравенства, которое подтачивает эмоциональное ядро отношений (позволяя женщинам заботиться о своих детях, совмещая с частичной занятостью, и выполнять всю эмоциональную работу в контексте отношений). Другими словами, равенство требует переосмысление эротизма и романтического желания, которое еще предстоит осуществить.

Утрата страсти и чувственности связана с двумя культурными проявлениями эмоциональности, обусловленными равенством, а именно: с неуверенностью и иронией. Если, как утверждает Уильям Джеймс, эмоции служат для «изгнания неопределенности из будущего» [470] Джеймс У. Воля к вере: и другие очерки популярной философии, бессмертие человека. NY: Courier Dover Publications, 1956 [1897]. С. 77 [ James W. The Will to Believe: and Other Essays in Popular Philosophy, and Human Immortality. New York: Courier Dover Publications, 1956 [1897]. P. 77]. , то очевидно, что процесс рационализации подорвал эту способность обрести уверенность, в результате чего неопределенность и ирония доминируют в культурном климате романтических отношений.