Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Проникновение языка и методов маркетинга в сферу межличностных отношений знаменует переход к технологиям взаимозаменяемости, т. е. к технологиям, которые расширяют круг выбора, позволяют быстро переходить от одного партнера к другому и устанавливают критерии сравнения партнеров и сравнения себя с другими. Такая практика оценки вступает в противоречие с концепцией любви, в которой нельзя постичь или познать другого человека рациональными методами, которая, можно даже сказать, составляет парадигму определенной модели отношений. По определению Жака Дерриды:

Структура моего отношения к другому представляет собой «отношение без отношения». Это отношение, в котором другой остается абсолютно трансцендентным. Я не могу дотянуться до него. Мне неведом его внутренний мир… Но это не препятствие, а условие любви, дружбы, а также войны, это условие отношения к другому [453] Деррида Ж. Деконструкция в кратком изложении: Разговор с Жаком Дерридой. NY: Fordham University Press, 1997. С. 14 [ Derrida J. Deconstruction in a Nutshell: A Conversation with Jacques Derrida, ed. J. Caputo. New York: Fordham University Press, 1997. P. 14]. .

Такое представление о любимом человеке — трансцендентном и несоизмеримом — все больше и больше утрачивается под натиском идеологии и технологий выбора.

Это, в свою очередь, говорит о том, что одновременно и любовь, и здравый рассудок стали рационализированными в том плане, что наши рассудительные предшественники имели довольно неразвитую форму рациональности при выборе любви и брака по сравнению с нашей. Технологии выбора отмечают исчезновение нерациональных способов выбора партнера, преимущественно ориентированных на конкретных людей, в которых эмоции приведены в действие небольшим количеством знаний или информации о них и в которых романтические партнеры рассматриваются как уникальные сущности, а не как единицы, измеряемые по высоко познаваемым критериям и сравниваемые друг с другом.

Однако необходимо сделать оговорку: описывая влияние рационализации на романтические отношения, мы должны помнить о необходимости провести грань между ее различными источниками. Например, феминизм и научную терминологию объединяет общая цель контроля над отношениями, превращение их в объект процедур и правил и отнесение их к абстрактным принципам и процедурам, обусловленным правовой и экономической сферами. Тем не менее феминизм и рационализация любви с помощью капиталистической науки и технологии имеют важные и отличающиеся последствия для политики чувств. Феминизм создает методы контроля, которые позволяют личности контролировать неравенство возможностей для создания в итоге равных диалогических отношений. Капиталистическая рационализация, напротив, воспроизводит и оправдывает неравенство, создавая техники для классификации партнеров и для удовлетворения потребностей и предпочтений (т. е. закрепляя их в жестких рамках). Феминистская практика выступает против любой инструментализации тел и личностей; в отличие от этого практика выбора, основанная на лексике и эмоциональной грамматике рынка, не препятствует, а даже поощряет инструментализацию. Тем не менее то, что должно быть дифференцировано с точки зрения правовых норм, не всегда может быть дифференцировано как культурная практика, поскольку научный язык, феминизм и интернет-технологии — все это способствует разрушению эротической связи с помощью формальных правил, предоставляемых системами научных знаний, технологиями и договорным процедурализмом. Я утверждаю, что этот тройственный процесс рационализации глубоко изменил природу романтического желания и природу романтической веры.

На первый взгляд, этот анализ может привести нас прямо к утверждению, сделанному, среди прочих, Кристиной Неринг, которая сожалеет об утрате страсти, вызванной новыми требованиями равенства. Неринг обоснованно и элегантно диагностирует изменение эмоциональной температуры современных влюбленных и приписывает его новым нормам равенства и единообразия. Она пишет: «Возможно, самая трудная ситуация в любовных отношениях — именно та, которую мы так официально и назойливо стремимся сегодня достичь: равенство» [454] Неринг К. Оправдание любви: Возвращение романтики в двадцать первом веке. NY: HarperCollins, 2009. С. 79 [ Nehring C. A Vindication of Love: Reclaiming Romance for the Twenty-First Century. New York: HarperCollins, 2009. P. 79]. . Тем не менее, хотя предыдущий анализ может показаться подобным суждению Неринг, он отличается от него, по крайней мере, в двух аспектах. Во-первых, в истории есть не только примеры знаменитого обращения Эмили Дикинсон к таинственному любимому, которого она называет своим «хозяином» (по всей видимости, игриво искажая любые претензии на равенство), но и вдохновляющие примеры Элизабет Барретт и Роберта Браунинга, Дидро и Софи Волланд, Гарриет Тейлор и Джона Стюарта Милля, Сартра и Симоны де Бовуар, для которых партнерство и равенство были мощными стимуляторами химической формулы их любви. На самом деле неравенство, пожалуй, в гораздо большей степени разъедает любовь, чем равенство. Утверждать, что равенство антиэротично — значит просто во многом не замечать тот факт, что неравенство порой влечет за собой унижение, стыд и грубость, условия, вряд ли способствующие эротизму. Но основным источником моих разногласий с Неринг является то, что она путает равенство с более диффузным процессом рационализации любви, т. е. с тем фактом, что романтическая жизнь стала регулироваться различными механизмами, такими как научные знания, технологии выбора и процедурные правила для обеспечения симметрии, взаимности и согласия. Не равенство как таковое понизило температуру романтических отношений, а тот факт, что процедурализм, научная рефлексивность, контрактуализм и рациональность потребителей вступили в конфликт с традиционными способами эротизации гетеросексуальных отношений. Рационализация противоречит смысловым режимам, в рамках которых мужчины и женщины исторически испытывали и выражали сексуальное желание. Именно эти режимы я хочу рассмотреть сейчас. Поскольку исторически сексуальное желание запрограммировано в неравенстве мужчин и женщин, ситуация, с которой мы сталкиваемся в начале XXI в., как раз и является той, в которой нарушаются традиционные ритуалы сексуального взаимодействия и динамика сексуального желания. Эту традиционную динамику эротического желания я анализирую ниже.

Почему романтические практики, строго запрограммированные по половому признаку, такие как «открывание дверей для женщин», преклонение колен в процессе признания в любви, огромные букеты цветов, «воспринимаются» более эротично, чем просьба дотронуться до женской груди? Это происходит потому, что строго запрограммированные гендерные практики добиваются сразу нескольких целей: они эстетизируют власть мужчин над женщинами; они относят господство к категории чувств и почтительного отношения, иначе говоря, делают власть завуалированной и подразумеваемой; они позволяют превращать отношения между полами в ритуал, т. е. организованы по четкой смысловой схеме; и они позволяют играть значениями, так как почтительное отношение (открывание двери) может быть эротически привлекательным только в том случае, если это насмешливое почтение, т. е. игра могущественной стороны (почтение раба не столь эротически соблазнительно, как почтение обладающего властью человека). Феминистские практики деэротизируют понимаемые таким образом гендерные отношения, поскольку они направлены, прежде всего, на то, чтобы сделать власть явной и тем самым распутать паутину подразумеваемых смыслов, в которой власть прячется и эстетизирует себя. Луи Дюмон, один из ведущих аналитиков современности, проясняет эту динамику, предполагая, что существует внутреннее родство между властью и глубокими или эстетизированными смыслами. По его словам: «Ключ к нашим ценностям найти легко. Два наших главных идеала — это равенство и свобода» [455] Дюмон Л. Homo Hierarchicus: опыт описания системы каст. Chicago: University of Chicago Press, 1970 [1966]. С. 4 [ Dumont L. Homo Hierarchicus: The Caste System and Its Implications. Chicago: University of Chicago Press, 1970 [1966]. P. 4]. . И эти ценности, предполагает Дюмон, сглаживают восприятие социальных отношений: