Марк Уолинн - Это началось не с тебя [Как мы наследуем негативные сценарии нашей семьи и как остановить их влияние]

История может резонировать в нескольких людях, но в одном наибольший отклик найдет мысль о том, что мать бросила детей, а другой будет под впечатлением образа малышей, о которых некому позаботиться. Если посмотреть на семейную систему первого человека, возможно, обнаружится некий член семьи (мать или бабушка, а может, и он сам), который бросил ребенка или отдал его на усыновление. Неосознанная вина может звучать в семейной системе первого человека, в то время как глубокое горе брошенного ребенка может пронизывать семейную систему второго. Образы из книг, фильмов, спектаклей, несущие для нас эмоциональный заряд, могут послужить бурей, сотрясающей нежные плоды семейного дерева.

Сколько себя помнила, Пэм всегда боялась того, что незнакомец ворвется в ее дом и совершит насилие. До недавнего времени этот страх просто присутствовал на задворках сознания, как гул машины где-то вдали. Затем она прочитала в газете историю об одном сомалийском юноше, который был до смерти забит какой-то бандой в ее городе. Страх, который еле звучал, теперь усилился до громких аккордов и порождал панический ужас в теле. Пэм казалось, что она просто расползается по швам. Она описала свое ощущение так, будто парит вне своего тела.

«Он же был еще совсем ребенок, – сказал она. – Он был ни в чем не виноват. Он просто оказался не в том месте не в то время. Они забрали его жизнь, его достоинство. Они заставили его страдать».

Пэм не знала, что этими словами она также говорит и о старшем брате своей матери, Уолтере, который умер, когда ей было одиннадцать. В детстве Пэм только раз слышала рассказ о нем. В семье практически никогда не говорили об этом. Близкие подозревали, что было совершено преднамеренное убийство, но полиция это не доказала. Соседские ребята, часто дразнившие Уолтера, выманили его из дома, а позже его нашли мертвым на дне заброшенной шахты. Он либо упал, либо его столкнули туда и оставили умирать. Его нашли лишь через несколько дней. Мальчишки, скорее всего, запаниковали и убежали. Уолтер оказался «не в том месте не в то время».

Когда кто-то из членов нашей семьи пострадал, умер или подвергся насилию во время войны, мы можем унаследовать целое минное поле травм. Так как мы не в состоянии увидеть связь и осознать, что мы заново проживем травматический опыт событий, произошедший десятилетия назад, то становимся слепыми наследниками страхов (что нас похитят, выгонят из дома, убьют и т. п.), полагая, что все это принадлежит нам.

Прак, непоседливый восьмилетний мальчик из Камбоджи, никогда не знал своего дедушку, которого убили красные кхмеры [17]. Его обвинили в том, что он был шпионом ЦРУ, и забили горбушей – орудием, похожим на мачете, которым пользовались крестьяне для покоса травы и сбора зерна. Прак постоянно получал травмы головы, и его родители, Рит и Сита, – первое поколение выживших в Полях смерти [18]– обратились за помощью. Вежливые, спокойные в разговоре, Рит и Сита казались подавленными, как будто сгибались под тяжестью какого-то общего груза. На ломаном английском они рассказали, что уехали из Камбоджи подростками, через десять лет после той кровавой резни, и остались в Лос-Анджелесе. Там и родился их единственный сын. Теперь Праку было восемь лет, и он пережил уже множество ушибов головы и сотрясений. Его отец, Рит, сказал, что Прак бросался вперед, не замечая препятствий, и, казалось, намеренно врезался в стены и металлические столбы. Кроме того, ежедневно Прак «играл» с вешалкой: он бил ею по софе и кричал: «Убей! Убей!» В поведении мальчика таким образом проявлялись отголоски убийства деда по отцу. Ключевой язык Прака выражался не только словами «Убей! Убей!». Он проявлялся еще и физически двумя очень неприятными путями. Нанося удары вешалкой по софе, Прак таким зловещим образом воспроизводил смертельные удары убийцы. А повреждая голову, Прак воспроизводил раны, полученные его дедом.

Многие семьи, пережившие трагические и болезненные события, стремятся похоронить прошлое. Полагая, что лучше не подвергать детей ненужной боли, родители часто не рассказывают о них, тем самым держа дверь в прошлое плотно закрытой. Они думают, что чем меньше ребенок знает, тем больше он защищен. Прак ничего не знал о Полях смерти, об убийстве и, что хуже всего, ничего не знал про деда. Ему даже сказали, что второй муж бабушки и есть его дедушка.

К сожалению, замалчивание прошлого отнюдь не защищает последующие поколения. То, что скрыто от глаз и ума, редко исчезает. Наоборот, оно часто проявляет себя в поведении и симптоматике наших детей.

Объяснить эти концепции Риту и Сите было непросто. Словно некая культурная пелена, завеса отрицания препятствовала любому обсуждению геноцида. «Мы смотрим только вперед, мы не возвращаемся к прошлому», – говорила Сита. «Нам повезло, что мы выжили и оказались в Америке», – говорил Рит. Так было до тех пор, пока я не объяснил им, что прошлое живо и явным образом проявило себя в Праке и его страданиях. Только тогда Рит и Сита согласились предпринять следующие шаги.

«Идите домой и расскажите Праку о своем отце, – сказал я Риту. – Скажите ему, как сильно вы любили его и как до сих пор скучаете по нему. Поставьте фотографию дедушки – настоящего дедушки – около его кровати и скажите, что он защищает и благословляет его и гладит по голове, пока он спит. Дайте ему образ деда и убеждение, что раз тот благословляет его и гладит голову, ему больше не нужно ранить ее».

К сожалению, замалчивание прошлого отнюдь не защищает последующие поколения. То, что скрыто от глаз и ума, редко исчезает. Наоборот, оно часто проявляет себя в поведении и симптоматике наших детей.

Выполнить последний шаг оказалось наиболее трудным. Я понял, что Прак ассоциирует себя не только с дедом, но и с убийцей, нанесшим смертельный удар. Я объяснил Риту и Сите, что те, кто причинил семье зло, также принадлежат семейной системе, и что мы можем ассоциировать себя с ними, если они были исключены из области осознания. Я объяснил им, что дети и жертв, и преступников страдают одинаково, и что мы должны сохранять доброжелательное отношение ко всем участникам драмы. Когда мы сможем молиться равно и за тех, кто причинил зло нашей семье, и за тех, кто пострадал, это даст огромную поддержку и детям, и детям наших детей. Сита и Рит поняли. Будучи практикующими буддистами, они сказали, что возьмут Прака в пагоду – камбоджийский храм – и зажгут благовония в честь отца Рита, а также за его убийцу, чтобы потомки обеих семей стали свободными. Через три недели после того, как Прак посетил пагоду и фотография дедушки у кровати стала защищать его по ночам, он вручил вешалку матери со словами: «Мама, мне больше не нужно с этим играть».