Андрей Курпатов - Не надо пофигизма [litres]

Мы должны учиться формировать в себе эту «позицию», ведь в противном случае мы постоянно будем зависимы от чужого мнения, несвободны, психологически уязвимы. И речь не о какой-то чрезвычайщине, а о нашей деятельности в целом.

Когда я учился в Военно-медицинской академии, у нас была базовая форма образования – лекции и практические занятия согласно учебному плану. А была дополнительная форма образования, которая называлась «кружки», – кружок ВНОС – военно-научного общества слушателей.

Трудно убедить студента, что он ещё столкнется с проблемами посложнее, чем алгебра или геометрия.

На занятия ты ходил как обычный студент, в обязательном порядке, то есть никаких пропусков и «индивидуальных планов». А на кружок ты ходил по выбору – какая кафедра тебе нравится, на ту и ходишь. Впрочем, можно было и не ходить вовсе, и большинство как раз не ходило.

Я ходил во ВНОСовский кружок с первого курса – на кафедру психиатрии. Там у нас были занятия, когда нам что-то рассказывали, а потом показывали пациентов с соответствующей патологией, а ещё проводились «профессорские разборы». Проводились они не для нас, а сами по себе, но нас на них приглашали.

Прогресс медицины положит конец той либеральной эпохе, когда каждый умирал себе, когда пожелал.

И вот в конференц-зале собирается вся кафедра – начальник кафедры, профессура, доценты, ординаторы, адъюнкты и мы – кружковцы, то есть совсем юные студенты-медики, которые в специальности, прямо скажем, ни бум-бум.

Лечащий врач зачитывает историю болезни пациента, которого представляют на данном разборе: кто такой, с чем поступил, как его лечат и т. д.

Тут надо оговориться, что на профессорский разбор представляют самых сложных и неоднозначных пациентов, тех, с которыми не «всё понятно».

Затем приходит черёд уточняющих вопросов к лечащему врачу, а потом приводят самого пациента. С ним долго и обстоятельно беседует профессор, ведущий разбор. В конце этой части уважаемого собрания ты можешь задать этому пациенту какие-то свои уточняющие вопросы. Дальше пациента уводят, и начинается обсуждение.

Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат.

Кто высказывается первым? Не профессор, не заведующий отделением и не лечащий врач. Нет, первыми в приказном порядке поднимают кружковцев. Курсант должен встать и сообщить своё мнение – понял он, что с больным, или не понял.

Знаешь ты что-то про эту патологию уже или не знаешь – это никого не интересует, ты должен встать и высказаться. То есть, по сути, ты должен встать и сказать, что ты увидел, не ориентируясь на мнение уважаемой публики, не кивать головой согласно – да, мол, правильно вы говорите, батюшка-профессор, а представить своё видение.

Убеждения, не подкреплённые доводами, свидетельствуют о том, что у вас есть своя позиция.

Конечно, никаких откровений от желторотого курсанта никто не ждёт, поэтому даже если он какую-то глупость скажет, пусть даже что-то совершенно нелепое и бессмысленное – не важно.

Важно, что он понимает свою ответственность – он не должен пассивно соглашаться с мнением старших товарищей, он должен думать сам.

Его не будут ругать, с ним не станут спорить. Просто убедятся, что ты думаешь, и на том – большое спасибо. Кажется, что это абсолютно бессмысленная процедура.

Какой прок от мнения курсанта, ещё даже толком не изучавшего психиатрию, в оценке состояния трудного больного, которого даже в рамках отделения не смогли продиагностировать должным образом? Никакого.

Люди учатся тому, чему вы их учите, а не тому, чему вы хотите их научить.

Впрочем, тут никакого прока и не ищут. Не в этом смысл. В нас таким образом формировали навык – думать и высказывать свою точку зрения, несмотря на то что вокруг присутствуют авторитеты, по сравнению с которыми ты в дисциплине – пока лишь тварь дрожащая.

Да, потом они выступят, скажут своё веское слово, и ты увидишь, что ни черта до этого не понял, но ты уже имел позицию, был обязан её заиметь.

И тут встаёт вопрос приоритетов: на чашах весов лежит, с одной стороны, возможность сказать то, что ты считаешь нужным сказать, с другой – страх выглядеть как-то «не так».

Теперь задумаемся: если человеку и в самом деле есть что сказать – причём «так и подмывает», «сил нет терпеть» и «не могу молчать!», – разве задумается он о том, как это будет выглядеть? Если «аж само с языка слетает», то о внешней стороне дела он и не вспомнит – рубит промеж глаз правду-матку! Места нет для страха!

Будущее должно быть заложено в настоящем. Это называется планом. Без него ничто в мире не может быть хорошим.

Другое дело, если он не знает, что сказать, переживает о том, что «надо», а что «не надо» говорить, ориентируется на «обстоятельства», на «мнения» и т. д. Тогда ситуация другая: он думает о форме и о том, как это будет выглядеть, – как это будет воспринято, что кто подумает и т. д.

Это такая шкала: на одном полюсе – очень хочу сказать, о форме не думаю, на другом – сказать нечего, и думаю о том, как буду выглядеть с этим «ничем».

Впрочем, для тех, кто уже натренировался, второй полюс не столь уж драматичен – они отработали несколько приёмчиков, как правильно вести себя в той или иной ситуации, когда сказать нечего, но «надо», и не слишком переживают.

Классическая ситуация такого рода – какие-то тосты или праздничные поздравления, когда ничего нового или особенного не скажешь, а от выступления не отвертишься. Но в остальном – это вопрос ценностей, приоритетов, внутренней позиции.

Если у вас есть страх публичных выступлений, вы за любую соломинку будете хвататься, чтобы не выглядеть глупо. И одна из таких соломинок – чужой образ, который вы можете пытаться примерить на себя.

Думаю, это тоже решение, но здесь есть один очень важный пункт – соответствие. Человек боится, что он не то говорит, не так выглядит, потому что у него в голове есть некий идеальный образ того, каким он должен быть, как он должен выглядеть и держаться.

И возможно, самое главное, что тут надо понять, – что этот твой образ должен соответствовать твоей органике, в противном случае поводов для беспокойства у тебя и в самом деле будет хоть отбавляй.