Андрей Курпатов - Не надо пофигизма [litres]

Старики постепенно свыкаются с фактом грядущей смерти, глядя на то, как уходят их близкие, друзья, знакомые. Известие о смерти тех, кто долгое время был рядом, перестаёт восприниматься как трагедия. Поначалу такие известия, конечно, шокируют, их трудно принять, осмыслить, в это не верится. Но постепенно мы «привыкаем» к тому, что это случается.

Со смертью нас также примиряют тяжёлые хронические заболевания, которые лишают человека не только сил, но и желания терпеть болезнь и возникающие ограничения. В конце концов смерть начинает восприниматься как избавление от страдания, а вовсе не как страдание.

В целом, страх смерти в жизни человека можно представить себе в виде некой «колоколообразной кривой»: в детстве этого страха нет, затем он начинает расти вместе с нами, пик достигается в промежутке от 30 до 45 лет, а затем эта «кривая» медленно ползёт вниз. По мере приближения к смерти трагичность этого события становится для нас всё менее ощутимой.

На это изменение в отношении к смерти с возрастом влияет ещё и наше место в семейной иерархии. Если всё идёт хорошо, как надо, нам предстоит увидеть повзрослевшими своих детей, внуков и похоронить своих родителей.

Мы ощутим себя в своеобразной очереди, которая постепенно двигается: поколения уходят одно за другим. К моменту, когда подходит очередь твоего поколения, ты уже куда больше к этому готов, нежели в начале пути. Да и мир вокруг к этому моменту уже не твой, а следующих, новых поколений.

Как знать, не считают ли микробы нашу смерть катастрофой созданной ими цивилизации?

С уходом нашего поколения будет умирать и наше время – наша культура, наше мировоззрение, ценности, которые для нас значимы. На смену нашему миру придёт нечто совсем другое – нам, нашему поколению чуждое. И это, надо думать, тоже как-то примиряет с необходимостью ухода.

А в отношении – «спешите жить!» – это, наверное, правильно. Почему нет? Вот только я бы не стал всерьёз говорить о том, что смерть не позволяет нам осуществить все наши планы.

Если жизнь прерывается трагически, как у А. С. Пушкина – в 37, или у моего любимого Л. С. Выготского – в 38 лет, человек гибнет на взлёте, он действительно «многого не успевает». В остальном же скорее сама жизнь не позволяет нам осуществить все наши планы, а не смерть. Не следует слишком драматизировать её хотя бы по этому поводу.

Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.

Я отдаю себе отчёт в том, что я уже никогда не реализую многих планов на исследования, которые у меня были. Но не из-за смерти, а просто потому, что я сам изменился – сейчас меня занимают другие темы, другие проблемы, и планов столько, что я и с ними-то не смогу разобраться. Что уж говорить о тех планах, которые уже «не успелись»?

Не смерть, а жизнь – с её темпом, напряжением, с её развитием – отобрала у меня что-то, что когда-то казалось возможным, но так никогда и не стало реальным. Не стало и не станет.

В общем, это я к тому, что нам нет нужды думать о смерти, реальных трудностей в жизни вполне достаточно. Впрочем, и для радостей в ней тоже нужно находить время. И уж тем более неоправданно тратить его на размышления о смерти, да и вообще – о страхах и страданиях.

Однако же мне не кажутся корректными такого рода высказывания – мол, это вы мучаетесь и смерти боитесь, потому что в Бога не веруете. Мне всегда казалось, что в лоно церкви человека должно приводить его религиозное чувство, а не страх перед смертью. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

Какую прекрасную жизнь я прожила! Жаль, что я так поздно поняла это.

Да, искренне верующему человеку, судя по всему, значительно легче справиться со страхом смерти, нежели человеку, который не верит в Бога или верит в него, но без той содержательной определённости, которая бы предполагала внятные указания на то, что будет с ним после смерти.

Так или иначе, но я думаю о смерти, не предполагая ни загробной жизни, ни переселения душ. Эти размышления стали частью моей исследовательской работы и книги, которая называется «Дневник “Канатного плясуна”». Конечно, она посвящена не только смерти, но эта тема одна из самых главных в этой книге.

Тот, кто счастлив, не должен иметь страха. Даже перед смертью.

Мой герой смертельно болен, у него опухоль мозга, впрочем, узнаёт он об этом только в конце третьей части. Из-за своей болезни он галлюцинирует, его личность как бы разделяется на две, и таким образом он встречается со своим альтер-эго, со своим «вторым я», мифическим человеком, который становится его невидимым спутником.

Сюжет построен таким образом, что сначала мой герой мучается разными «классическими» философскими вопросами – он размышляет о жизни, о смерти, об отношениях между людьми. Но не находит ответов на свои вопросы, и это вынуждает его искать некой помощи, некоего спасения, Учителя, который бы помог ему понять и осмыслить суть жизни.

И этот Учитель действительно появляется, хотя мой герой и не догадывается, что этот человек – не кто иной, как его собственное «второе я» – он сам, с которым он вступает в отношения, полные внимания, участия, поддержки и подлинной заботы. И в этот момент проблема смерти претерпевает в сознании героя сущностные изменения.

Помнить о смерти – лучший из всех известных мне способов избежать западни, в которую вас загоняет мысль о том, что вам есть что терять. Ты уже голый. Нет никаких причин не следовать велению своего сердца.

Дело не в том, что все мы умрём, – понимает герой моего «Дневника», – дело в том, что мы и не живём толком до тех пор, пока соотносим понятие жизни с понятием смерти.

Жизнь и смерть – это абсолютно разные вещи, они из разных миров и реальностей. Их нельзя сопоставить, как жёлтое и квадратное, длинное и мокрое. Они не соотносимы друг с другом.

Но из-за своего страха перед смертью мы лишаемся внутренней свободы, без которой нет и не может быть полного, истинного, подлинного переживания жизни.

Повествование «Дневника» представляет собой последовательное преодоление «идеи смерти»: разрушение её образа – наших традиционных представлений о смерти.

Избавляясь от страха перед смертью, мой герой начинает жить и возвращает себе свою внутреннюю цельность, которой на самом деле немногие из живущих могут похвастаться.

Помни, что, за одним небольшим исключением, мир состоит из других.

И тогда появляется жизнь – настоящая, полная красок и чувств, исполненная добротой и внутренним светом. Это внутреннее, психологическое освобождение, это свобода, понятая и осмысленная, пережитая как свобода от страха.