Дэн Ариели - Честно о нечестности. Почему мы лжем всем и особенно себе

Эксперимент проводился в Университете Карнеги‒Меллона, и все участники были студентами этого вуза. В группу с «условием Мейдоффа» Дэвид пришел в белой футболке без надписей и джинсах. Создавалось впечатление, что он учится в Университете Карнеги‒Меллона, как и все остальные. Однако для эксперимента с новым условием, которое мы назвали «условие Мейдоффа-чужака», Дэвид надел сине-золотую футболку Питтсбургского университета. Так он показывал остальным, что является для них чужаком из другой социальной группы.

Логика эксперимента была той же, что и в «условии с вопросом». Мы предположили: если рост мошенничества, отмеченный в «условии Мейдоффа», был вызван тем, что Дэвид смог безнаказанно обмануть наблюдателя и остальные участники поняли, что могут сделать то же самое, было совершенно не важно, в майку какого вуза одет Дэвид. Информация о том, что явный обман не имеет отрицательных последствий, никак не была связана с одеждой. В то же время, если рост мошенничества в группе с «условием Мейдоффа» был вызван изменением социальных норм, позволившим участникам считать, что мошенничество вполне допустимо в рамках их социальной группы, очевидно, что фактором влияния была принадлежность актера именно к этой социальной группе (студенты Университета Карнеги‒Меллона), а не другой, конкурирующей (студенты Питтсбургского университета). Таким образом, решающим элементом нашей экспериментальной «конструкции» была футболка Дэвида, выступавшая в роли связующего социального звена. Будут ли студенты Университета Карнеги‒Меллона копировать поведение Дэвида, одетого в футболку конкурирующего вуза, или воспротивятся его влиянию?

Вот что мы увидели. Когда мошенничество было возможно (условие «с уничтожением»), но Дэвид не сообщал об этом публично, студенты заявляли, что решили в среднем по 12 задач, то есть на пять больше, чем в контрольной группе. Когда Дэвид, одетый в белую футболку, являлся частью группы с «условием Мейдоффа», другие ее участники заявляли, что решили около 15 задач. Те студенты, в присутствии которых Дэвид задавал вопрос о возможном обмане и получал утвердительный ответ, заявили о том, что решили по 10 задач. Наконец, в «условии Мейдоффа-чужака» (когда Дэвид был одет в футболку Питтсбургского университета) студенты, ставшие свидетелями его мошенничества, заявили о решении лишь девяти задач. Они все равно обманывали нас, приписав себе в среднем на две матрицы больше по сравнению с контрольной группой, но это было на шесть матриц меньше по сравнению с условием, в котором они воспринимали Дэвида как часть своей социальной группы (то есть студентов Университета Карнеги‒Меллона).

Вот как выглядели полученные результаты:

В совокупности эти результаты не только доказывают, что мошенничество широко распространено, но и подтверждают его способность заражать других. Кроме того, уровень мошенничества растет, если обман совершается на наших глазах. Представляется, что воздействие окружающих нас социальных сил может быть разным. Когда обманщик принадлежит к нашей социальной группе, мы идентифицируем себя с ним и, как следствие, полагаем, что мошенничество социально приемлемо. Однако, если мошенник — «чужак», нам сложнее оправдать свои неправомерные поступки, и мы ведем себя более этично, стремясь дистанцироваться от аморальной личности и ее окружения.

Проще говоря, результаты эксперимента показывают, что окружение оказывает серьезное влияние на то, как люди оценивают допустимые границы своего поведения, особенно в отношении возможного мошенничества. Если мы видим, что другие члены нашей социальной группы переходят эти границы, вполне вероятно, мы тоже откалибруем внутренний моральный компас и примем их поведение за модель для подражания. И если такой человек — авторитет для нас (один из родителей, начальник, учитель или кто-то, кого мы уважаем), вероятность, что мы последуем его примеру, увеличивается.

Одно дело — группа студентов, обкрадывающая родной университет на несколько долларов (хотя и такой вид обмана может стремительно разрастаться), и совсем другое — узаконенное мошенничество, укоренившееся на корпоративном или государственном уровне. Когда несколько представителей организации нарушают закон, они заражают окружающих, а те, в свою очередь, других и т. д. Думаю, именно это происходило и в Enron в 2001 году, и на Уолл-стрит до 2008 года, и во многих других случаях.

Несложно представить такой сценарий: известный банкир по имени Боб, работающий в Гигантбанке, занимается неприглядными делами: он завышает стоимость некоторых финансовых продуктов, переносит убытки в отчетность следующего года и зарабатывает на этом немалые деньги. Другие банкиры из Гигантбанка узнают об этом. Они идут обедать и за мартини и стейками обсуждают действия Боба. За соседним столиком сидят финансисты из Великанбанка. Молва разносится все шире.

Вскоре банкирам становится ясно, что Боб — не единственный, кто занимается подтасовкой цифр. Считая Боба «своим», частью общего банковского круга, они постепенно начинают воспринимать совершаемые им мошеннические действия как норму, приемлемое поведение, которое можно оправдать идеями «сохранения конкурентоспособности» и «максимального увеличения доходов акционеров» [34] Подозреваю, что компании, которые ставят во главу угла идею максимального увеличения доходов акционеров, могут использовать этот слоган для оправдания самых разных нарушений — от финансовых до юридических. Тот факт, что доход руководителей привязан к цене акций, возможно, усугубляет их приверженность этой идее. .

Рассмотрим другой сценарий: один банк использует государственные субсидии для выплаты дивидендов своим акционерам (или просто держит деньги на счетах, не занимаясь кредитованием). Вскоре руководители других банков начинают считать такие действия допустимыми. Довольно просто ступить на скользкую дорожку. И именно это происходит ежедневно.

Разумеется, сфера банковских услуг не единственная, где возникают такие проблемы. Они встречаются везде, даже в органах государственного управления, например в конгрессе США. Один из примеров разрушения подрыва социальных норм связан с деятельностью так называемых Комитетов политического действия (PAC). Они были созданы около 30 лет назад для того, чтобы конгрессмены могли собирать деньги для своих партий и расходовать их на проведение избирательных кампаний и реализацию других политических задач. Средства поступают в основном от лоббистов, корпораций и других групп, имеющих особые интересы; максимальная сумма, которую можно внести, выше, чем пожертвования в пользу индивидуальных кандидатов. Нет ограничений и на расходование этих средств (если не считать необходимости уплаты налогов и предоставления отчетов в Федеральную избирательную комиссию).