Дэн Ариели - Честно о нечестности. Почему мы лжем всем и особенно себе

Однако потом мы решили использовать другой подход и воспользоваться так называемым «пивным индексом». Мы проводили свой эксперимент в барах; вознаграждение за каждую решенную — со слов участников — задачу равнялось четверти цены пинты пива (мы были уверены в том, что испытуемые трезвы, поскольку приглашали принять участие в тесте лишь тех, кто только что вошел в бар и еще не успел сделать заказ).

Поскольку я вырос в Израиле, мне было особенно интересно узнать, как оценивают уровень мошенничества в стране сами израильтяне (должен признаться: я искренне подозревал, что они врут больше, чем американцы). Выяснилось, однако, что в матричных тестах мои соотечественники мошенничали с той же частотой, что и жители США. Мы решили проверить, как поведут себя представители других национальностей. Ширли Ван, одна из моих китайских коллег, была убеждена в том, что китайцы обманывают чаще, чем американцы. Но и они продемонстрировали тот же уровень нечестности, что израильтяне. Франческа Джино, родом из Италии, утверждала, что «самые-самые» мошенники — это итальянцы. «Приезжай в Италию, и мы покажем тебе, что такое настоящее мошенничество», — как-то произнесла она со своим непередаваемым акцентом. Но она тоже ошибалась. Мы получили одинаковые результаты в Турции, Канаде и Великобритании. Выходит, что уровень мошенничества примерно одинаков во всех странах (по крайней мере в тех, где нам удалось провести свои тесты).

Как же объяснить тот факт, что эксперименты не выявили никаких значительных расхождений в уровне нечестности между различными странами и культурами? Притом что каждый отдельно взятый человек убежден: где-то мошенничество процветает, а где-то встречается реже. Как соотнести полученные результаты с очевидно несовпадающими объемами коррупции в разных странах, культурах и на разных континентах? Полагаю, здесь нет противоречий, и вот почему. Собранные нами данные подтверждают: мошенничество действительно существует и носит глобальный характер. Но и культурные различия говорят о том же.

Наш матричный тест существует вне культурного контекста. Он не является неотъемлемой частью социальной или культурной среды. Значит, он отражает базовую человеческую способность сохранять моральную гибкость и трактовать ситуации и действия в своих интересах, не очерняя самих себя. В то же время наша повседневная деятельность тесно вплетена в сложный многокомпонентный культурный контекст, двояко влияющий на уровень нечестности. Он может выводить те или иные действия и поступки за пределы «морального поля» — и возвращать их обратно. А может менять поправочный коэффициент таким образом, что он становится приемлемым в том или ином обществе и определенной сфере деятельности.

Возьмем, к примеру, плагиат. В американских университетах к нему относятся очень серьезно, но в других странах он воспринимается как своего рода игра, в которую студенты играют с преподавателями. Плохо, если учащегося ловят за руку; само по себе нечестное действие воспринимается менее негативно. В некоторых обществах не одобряют такие нарушения правил, как уход от налогов, связь на стороне, незаконное скачивание компьютерных программ или переход улицы на красный сигнал светофора — даже если на дороге нет ни одной машины… А в других к ним относятся нейтрально или даже считают проявлением удальства.

Разумеется, нам еще многое предстоит узнать о влиянии культуры на мошенничество: как социологических факторов, помогающих сдерживать нечестность, так и общественных сил, которые способствуют развитию нечестности и коррупции.

P. S. Должен отметить, что в ходе межкультурных экспериментов нам все же удалось выявить одно значительное расхождение. Однажды участниками нашего с Рашелью Баркан теста стали посетители бара в Вашингтоне; туда часто заходят сотрудники конгресса. Другой тестовой площадкой оказался бар в Нью-Йорке, на этот раз с завсегдатаями в лице банкиров с Уолл-стрит. Именно там и обнаружились культурные различия. Как вы думаете, кто мошенничал больше: политики или банкиры? Я ставил на политиков, но результаты показали обратное: уровень мошенничества среди банкиров был в два раза выше. (Прежде чем вы снимете подозрения со своих знакомых политиков и начнете подозревать своего банкира, примите во внимание: политики, участвовавшие в тестировании, были начинающими — в основном клерки из конгресса. Так что им еще есть куда расти и развиваться.)

Разумеется, ни одна книга о мошенничестве не будет полной без пары слов о прелюбодеянии и хитроумных уловках, сопутствующих внебрачным связям. Для многих людей мошенничество и неверность практически синонимы.

Неверность лежит в основе одного из самых захватывающих развлечений. Если бы знаменитые прелюбодеи наших дней, такие как Лиз Тейлор, принц Чарльз, Тайгер Вудс, Брэд Питт, Элиот Спитцер, Арнольд Шварценеггер и другие, не обманывали своих мужей и жен, многие таблоиды и прочие информационно-развлекательные издания оказались бы на грани банкротства.

С точки зрения теории поправочного коэффициента неверность отлично иллюстрирует едва ли не все свойственные нечестности черты, о которых мы говорим в этой книге. Для начала она олицетворяет поведение, которое никак не связано с анализом рисков и возможностей. Подозреваю также, что склонность к неверности во многом зависит от способности оправдать себя в своих же глазах. Начав с малого (например, с поцелуя), мы открываем дорогу силам, которые могут со временем привести к более серьезным последствиям. На способность находить оправдание неверности может повлиять и пребывание вне привычной обстановки (например, в командировке или туристической поездке), когда социальные правила и нормы не кажутся очевидными. Творческие люди — актеры, художники, политики (известные своей склонностью к неверности) — легко и непринужденно плетут небылицы, уверяя окружающих в том, что такое поведение вполне нормально, а иногда и желательно. Наконец, как и во многих случаях проявления нечестности, неверность зависит от действий других людей. Тот, чьи друзья или родственники имели романы на стороне, скорее всего, тоже подвергнется разлагающему влиянию.

Учитывая сложность, неоднозначность и социальную значимость неверности, вас может удивить отсутствие в этой книге соответствующей главы и мое решение ограничить обсуждение столь интригующей темы одним абзацем. Проблема в нехватке данных. Я предпочитаю делать выводы, оперируя цифрами, полученными в ходе собственных экспериментов. Проведение тестов, изучающих проявления неверности, вряд ли возможно, а их результаты в силу очевидных причин крайне сложно измерить. Это означает, что пока нам остается лишь гадать о том, что происходит в этой области человеческих отношений.