Андрей Фурсов - Хозяева и бенефициары глобального хаоса. Как победить в битве за будущее

Вот что из этого получилось.

Сидя в просторной гостиной московской квартиры Туманова за столом, на котором перед нами книги, копии газетных статей, фотоальбомы, невольно поражаюсь собеседнику. Если судить по одной только книге пригласившего в гости известного золотопромышленника и друга Высоцкого, страшных избиений лагерной охраной и грозивших смертью схваток с другими зэками на его долю выпало столько, что не мог он, по идее, выжить. Можно, конечно, предположить, что не последнюю роль тут сыграли недюжинное здоровье, воля к жизни, ангел-хранитель. А ведь увидишь Вадима Ивановича на улице – пожилой москвич, каких немало.

«Первым человеком, с которым я советовался по поводу книги, была жена, – рассказывает Туманов. – Она мне говорит: “Вадька, книга должна быть очень хорошей, красивой, без мата. И мне непонятны драки, колымские лагеря”. Я говорю: “Риммка, выкину!” Так и сделал. Но драк всё равно в книге много осталось! А ведь я всё почти выбросил».

В жизни Туманова были разные периоды. Будучи не раз близок к тому, чтобы превратиться в лагерную пыль, этот человек не только выжил, но еще и стал потом одним из первых успешных легальных предпринимателей советского периода. Туманов хорошо знает самые отдаленные и труднодоступные уголки страны – Колыму, Якутию, Охотское побережье, Бодайбо, Коми, Карелию, Урал, в которых он работал. Им было создано 14 самых крупных золотодобывающих коллективов в СССР. И – странное дело! – в разгар перестройки, когда его опыт должен был пригодиться как никогда, успешнейшее предприятие в СССР – кооператив «Печора» – подталкиваемое какой-то невидимой рукой высшее руководство страны ликвидировало. «Десятки тонн золота были добыты для страны, когда меня начали громить, – говорит Туманов. – У моей жены было два инфаркта в течение года. Какой смысл давать интервью, кричать в пустоту? Поэтому у нас нет интервью. Можете своими словами о том, о чем я вам сказал, написать». Вадим Иванович убежден, что ему нечего сообщить сверх того, что есть в книге, и он уверен, что не будет услышан, ведь его слова в свое время не захотели услышать ни Горбачев, ни Гайдар, ни Ельцин.

«Я ведь небольшого роста – 170 см, – Туманов слова произносит лучше иного диктора: голос его под высокими потолками старого московского дома звучит отчетливо. – А кости, наверно, были очень толстые. И сейчас, когда мне очень много лет, я все равно вешу больше 80 кг. Притом что я был всегда тяжелый. И очень резкий. И дурковатый, конечно. И остался таким чуть-чуть. Я всерьез занимался боксом, но считаю, мне очень повезло, что не пошел по этой стезе…» Есть ощущение, что Туманов мог бы и сейчас показать на ринге класс: подтянутый, крупные кулаки, да и «резкость», наверно, не вся с годами улетучилась. Хотя, по его словам, он сегодня рад тому, что бросил бокс достаточно рано: ничем хорошим, как правило, боксеры не заканчивают.

Занимался боксом в юности он очень серьезно. Тренировался фанатично: каждый день – два спарринга. В конце концов, партнеры стали даже его избегать. «Моя жена, – вспоминает Туманов, – говорила: “Вадька, если б я знала, что ты занимался боксом, наверное, за тебя замуж не вышла. Мало того что непонятно, как человеку может хотеться бить кого-то по лицу, еще более непонятно, что за удовольствие, когда в ответ самого по голове бьют”».

«Вы, – говорю, – похоже, были не просто резкий, а чрезвычайно импульсивный человек, к тому же – чемпион Тихоокеанского флота по боксу. Это ж гремучая смесь! Хочу вас вот о чем спросить. В книге нет ощущения, что жалеете о своем взрывном характере. А ведь именно он, кажется, приводил вас часто к экстремальному развитию ситуации».

«Когда-то я, будучи еще молодым человеком, пригласил танцевать девушку, – отвечает на мой вопрос Туманов, – ну, это была веселая ресторанная особа, и я ее знал. Попросил разрешения у парня, который был лет на пять меня старше. Тот ответил, что она не пойдет. Я всё равно взял девушку за руку. И у нас с тем парнем произошла драка. Я полностью в той ситуации был виноват. Во всех остальных случаях мне поневоле приходилось драться».

Вадим Туманов в 1948 году был обычным 21-летним советским парнем, третьим помощником капитана на торговом судне «Уралмаш». Несколькими годами раньше он рвался, как и многие сверстники, на фронт, оказался на флоте. Мечтая стать капитаном дальнего плавания, будучи человеком, которого привлекали, по его словам, такие люди, как Дмитрий Лихачев, Туманов оказался в лагере на Колыме «за шпионаж, террор, антисоветскую агитацию». На фоне «посадки» какого-то моряка за то, что он, когда корабль стоял в китайском порту, проехался на рикше, и массы похожих историй, отправка в лагерь Туманова, читавшего запрещенного в ту пору поэта Сергея Есенина, а также случайно «уронившего» сослуживца боксерским ударом на портрет Сталина, не выглядит удивительной.

Можно, конечно, предположить, что Туманов позволял себе вольнодумство в виде не слишком корректных по тем временам высказываний, ведь еще совсем молодым человеком он побывал в США и Канаде. Возможно, вслух что-то сравнил, чему-то удивился. «Мы заходили в Портленд, Ванкувер. А самым первым портом был американский Дейч-Харбор. Помню, в Портленде стою утром на вахте, подходят платформы с грузом и подъезжают легковые автомобили. Я звоню старшему вахтенному помощнику, поскольку думаю, что это начальство их приехало. Оказалось – грузчики. Тогда уже они ездили на машинах. На меня многое там произвело тогда сильное впечатление! Долго рассказывать», – отвечая, Вадим Иванович сам себя то и дело обрывает. Первые полчаса нашего четырехчасового общения постоянно кажется, что он уже готов завершить беседу.

О том периоде, когда ему приходилось каждую секунду балансировать на грани жизни и смерти, об отбывании в конце 1940-х – начале 1950-х срока на Колыме, Вадим Туманов сегодня, на девятом десятке жизни, говорит так: «Когда читаешь описание ада в “Божественной комедии” Данте, думаешь: ну, просто трехзвездочный отель какой-то, если сравнивать с колымскими лагерями!» Красноречивым примером адской жизни лагеря может служить хотя бы такой отрывок из книги моего собеседника: «Однажды возник конфликт между Шуриком Кокоревым по кличке Псих и Борисом Морковкиным. Псих обвинял Морковкина в каких-то грехах на “Ленковом”. Тот, отчаявшись доказать свою невиновность, сидя на верхних нарах, надевает на шею виток тонкой стальной проволоки, которая крепится к потолку, обводит камеру обезумевшими глазами. “А теперь, – он повернулся к Психу, – посмотри, сука, как умирают воры…” Никто не успевает отреагировать, как Борис внезапно бросается с нар вниз. Туловище падает на металлический пол. По полу катится отрезанная проволокой голова с выпученными глазами. Спор окончен…» «Не было дня и даже спокойного часа, – пишет Туманов, – когда бы в зоне не случалось чего-то чрезвычайного. Вечно в бараках шли смертельные драки, а то и войны, кто-то непременно бежит, за ним погоня с собаками, кого-то грабят, кого-то вынимают из петли…»