Джеффри Миллер - Соблазняющий разум [Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы] [litres]

Если бы пары формировались исключительно на основании совпадения приспособленности, не возникало бы никаких межполовых различий. При прочих равных у самцов и самок индикаторы приспособленности достигали бы абсолютно одинаковой степени развития. Это объясняется тем, что при строгой моногамии оба пола были бы одинаково мотивированы как демонстрировать приспособленность, так и выбирать по ней партнеров. Совпадение по приспособленности в паре способствует установлению равенства полов по индикаторам, на которые особи ориентируются при выборе партнера. В том числе поэтому ассортативность по приспособленности могла бы играть важную роль в эволюции человека. Половой эгалитаризм делает ее удобной моделью для объяснения тех наших черт, которые декоративны, затратны и сексуально привлекательны, но в то же время не демонстрируют межполовых различий, предсказываемых традиционными моделями полового отбора.

Как часто встречаются признаки, свойства которых соответствуют модели подбора партнеров по уровню приспособленности? Для многих черт многих видов характерны декоративность, затратность, минимальные межполовые различия и, возможно, влияние на выбор партнера. Однако еще с 1930-х биологи привыкли называть такие черты отличительными признаками вида. Следуя традиционному пониманию полового отбора как механизма, порождающего межполовые различия, они полагают, что такие черты скорее демонстрируют принадлежность особи к определенному виду, чем ее приспособленность. Последние 50 лет биологи, заметив у какого-нибудь вида черту, свойственную обоим полам, называли ее отличительным признаком вида, а черту, присущую только самцам, – брачным украшением. Если признак активно демонстрировали оба пола во время взаимных ухаживаний, биологи говорили, что животные исполняют “ритуал укрепления пары”. Подобная терминология игнорирует тот факт, что одна из особей часто прекращает участвовать в таком ритуале, не впечатленная потенциальным партнером. Взаимность выбора просто лезла в глаза, но большинство биологов игнорировало дарвиновскую теорию полового отбора у моногамных видов.

Множество подобных признаков можно найти у птиц. Если бы ярко-синие проплешины на щеках и шеях были только у самцов эму, биологи наверняка назвали бы их брачными украшениями. Но так как они есть и у самок, их обычно относят к видовым признакам. Так же поступают и с эффектными желтыми хохолками на бровях самцов и самок пингвинов-скалолазов. И с трехметровым размахом крыльев странствующего альбатроса: им хвастают и самцы, и самки во время взаимных ухаживаний, расправляя черные кончики своих белых крыльев как можно шире. И всем этим, как нас пытаются убедить, животные демонстрируют друг другу принадлежность к одному виду. Если это так, то и многочасовые беседы во время человеческих ухаживаний – всего лишь способ укрепиться во мнении, что ваш собеседник скорее человек, чем шимпанзе. Амоц Захави высмеивал идею существования особых черт для демонстрации видовой принадлежности, считая, что она представляет животных очень тупыми и почти неразборчивыми в выборе партнера. Я согласен с его точкой зрения. Эти же животные отлично замечают даже небольшие различия, когда дело касается пищи и хищников, так почему же они должны нуждаться в театральных аксессуарах, чтобы определить, того же ли вида их потенциальный партнер? Подбор партнеров по уровню приспособленности – форма взаимного выбора партнеров, основанного на “показаниях” индикаторов приспособленности, – может быть более разумным объяснением природы большинства брачных украшений, почти не проявляющих межполовых различий.

Нам неизвестно, как в действительности происходил выбор партнеров у наших предков. Возможно, во время крупных племенных собраний они, подобно шалфейным тетеревам, формировали огромные скопища, где каждый мог оценить сотни перспектив. Это сделало бы взаимный выбор очень простым. Однако такие “бары знакомств” в плейстоцене вряд ли встречались на каждом шагу.

Куда более вероятно, что особи сталкивались с медленным потоком новых сексуальных возможностей, всплывающих поодиночке. Поиск хорошего полового партнера был постепенным и во многом случайным процессом. Успех зависел от возможностей особи самостоятельно выбирать группу, к которой присоединиться, и влиять на присоединение к своей группе других особей. (Группа, или стадо – небольшое объединение гоминид, с которыми особь добывает пищу и ночует; кланы (роды) и племена – более крупные объединения.) Новые особи могли присоединяться к уже сформированной группе, группы могли встречаться друг с другом у источников воды, члены группы могли уходить на поиски новых групп, предоставляющих больше сексуальных возможностей.

Контакты между группами, скорее всего, были напряженными и недолгими. Они грозили жестокими стычками, но в то же время привлекали выгодой от торговли, сплетен и обмена половыми партнерами. В условиях таких встреч отбор должен был благоприятствовать способности быстро решать, какие из особей привлекательны настолько, чтобы попытаться их соблазнить. Такие молниеносные решения должны были основываться на внешнем виде, телесных украшениях, предполагаемом социальном статусе и публичных демонстрациях (например, занятиях спортом, музыкой, сторителлингом). Наша способность оценивать привлекательность человеческого лица за одну седьмую секунды – это результат отбора в пользу быстрого принятия подобных решений. У большинства самцов мотивация к поиску новых сексуальных возможностей должна была быть выше, поэтому они, вероятно, активнее искали пару: исследовали разные группы, выискивая в них привлекательных партнерш, и даже пытались менять группу ради ухаживаний за понравившейся особью.

Оказавшись в одной группе, взаимно заинтересованные особи могли образовать временную пару. Она должна была напоминать пары, которые образуют шимпанзе, на несколько дней удаляясь вдвоем в чащу. Во время этой, самой интенсивной, фазы ухаживаний гоминиды могли узнать друг друга намного лучше, задействуя все психологические уровни соблазнения, о которых идет речь в этой книге. До развития языка они могли чистить друг друга, играть, нежничать, делиться друг с другом едой и делать все то, что приматам необходимо для формирования социальных отношений. С появлением языка они должны были беспрестанно разговаривать. Во время таких отношений самец мог пытаться совокупиться с самкой, поскольку краткосрочные половые связи практически ничего ему не стоили. Если ему это удавалось, он мог потерять интерес и уйти, а мог и остаться.