Джеффри Миллер - Соблазняющий разум [Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы] [litres]

Антрополог Эллен Диссанайаки в своих книгах “Зачем нужно искусство?” ( What is the art for? ) и Homo Aestheticus предприняла одну из первых серьезных попыток рассмотреть искусство как эволюционную адаптацию нашего вида. Диссанайаки предполагает, что человеческое искусство соответствует трем важнейшим критериям биологической адаптации. Во-первых, оно распространено среди всех человеческих групп. К какой бы культуре ни принадлежали люди, они создают одежду, занимаются резьбой, декорируют и стилизуют себя и окружающее пространство, а также воспринимают и оценивают все это. Во-вторых, искусство – это источник удовольствия и для создателя, и для наблюдателя, а эволюция обычно делает приятными именно адаптивные элементы поведения. И наконец, создание произведений искусства требует усилий, а действия, не несущие адаптивного смысла, редко бывают энергозатратными. Искусство повсеместно распространено и высокозатратно, поэтому его возникновение – едва ли случайность.

Искусство отвечает и большинству других критериев настоящих адаптаций, разработанных в эволюционной психологии для нашего вида. Занятия искусством довольно приятны, их легко можно освоить. Если ребенок нормально развивается и имеет доступ к необходимым материалам, его способности к живописи и графике с возрастом раскрываются спонтанно. У человека гораздо лучше получается создавать произведения искусства и судить о них, чем у любого другого примата или же искусственного интеллекта. Подобно тому как наша универсальная способность к языку позволяет нам осваивать языки, свойственные разным культурам, наша универсальная способность к занятию искусством позволяет нам осваивать присущие разным культурам художественные техники и стили. Как и бо́льшая часть умственных адаптаций, способность создавать и понимать искусство проявляется у нас не с самого рождения. Совсем небольшую часть нашей психики можно назвать “врожденной” в этом смысле, ведь младенцам почти ничего не нужно делать. Наши генетически обусловленные адаптации проявляются в те периоды жизни, когда они становятся нужны для решения конкретных задач выживания и размножения. Они не проявляются при рождении, а ведь именно по этому принципу психологам удобно отделять эволюционные приобретения от влияний культуры. Скажем, борода – эволюционная адаптация, но она вырастает только после полового созревания. Можно ли назвать бороду “врожденной”? А что насчет менопаузы? Врожденность – довольно-таки бессмысленная концепция, которая мало что значит для современной теории эволюции и генетики поведения.

Некоторые археологи считают, что искусство зародилось лишь 35 тысяч лет назад, в верхнем палеолите: тогда в Европе начали появляться первые пещерные рисунки и фигурки Венер. Эта точка зрения основана на идее археолога Джона Пфайффера: он предположил, что в то время произошел “творческий взрыв”, породивший искусство, язык, погребальные церемонии, религию и креативность. Это в высшей степени европоцентричный взгляд. Австралию, например, люди заселили как минимум 50 тысяч лет назад и, очевидно, приступили к разрисовыванию скал примерно тогда же. Если искусство зародилось в Европе времен верхнего палеолита 35 тысяч лет назад, как его можно считать общечеловеческой чертой? Есть данные, что красную охру использовали для росписи тела в Африке более 100 тысяч лет назад. Это самое позднее время, когда могло бы возникнуть искусство, потому что примерно тогда современный Homo sapiens вышел за пределы Африки. Если бы искусство появилось позднее, как бы оно распространилось по всем человеческим популяциям и стало человеческой универсалией?

“Эстетическое” традиционно противопоставляется “прагматическому”. Если искусство выходит за рамки материальных потребностей, то непонятно, как объяснить его существование с точки зрения эволюции. Считается, что отбор благоприятствует тем признакам, которые полезны для выживания, но редкий искусствовед рискнет предположить, что искусство напрямую способствует выживанию. Оно требует слишком много времени и энергии, а отдача от него ничтожна. Это давняя проблема. Ученые столкнулись с ней, как только приступили к построению эволюционной теории искусства. Эрнст Гроссе в своей книге “Происхождение искусства” (1897) относительно расточительности искусства писал, что естественный отбор “давным-давно должен был отсеять тех, кто впустую растрачивал свои силы, и оставить только людей с практическими талантами; вероятно, и искусство не смогло бы достичь такой высокой степени развития и такого многообразия форм”. Гроссе пытался найти скрытую пользу искусства для выживания – как и многие умы после него.

Дарвин считал, что высокая затратность, кажущаяся бессмысленность и вызывающая красота указывают на то, что у элемента поведения есть скрытая функция ухаживания. Но большинство теоретиков искусства как раз таки из-за высокой затратности и кажущейся бессмысленности искусства думали, что дарвиновский подход к нему применять нельзя, что искусство – исключение из диктуемого отбором принципа умеренности и экономии. Такой взгляд породил множество довольно слабых теорий на тему биологических функций искусства. Я кратко опишу недостатки этих теорий, а затем постараюсь вновь поместить искусство в эволюционный контекст.

Когда в начале XIX века немецкий романтизм достиг своего расцвета, воплотившись в произведениях Шиллера и Гёте, в искусстве увидели утопическое бегство от реальности, область беззаветного самовыражения, высший план бытия, где гений, воспарив над мирской суетой, распускается прекрасным цветком лотоса. Этот романтический взгляд противопоставляет искусство природе, а также популярной культуре, рыночным отношениям, социальным условностям, декорированию и практичному дизайну. В романтической картине мира классический образ художника – это гений-мужчина, избегающий коварных соблазнительниц, которые жаждут высосать из него жизненные соки, питающие творческий огонь. Иными словами, творческий успех противопоставлялся половому размножению.

Наверняка вас не удивит, что многие творческие люди современности разделяют идеологию этих немецких философов. Романтизм предоставляет превосходную риторику, благодаря которой творческие люди могут повысить свой статус. Романтический художник превозмогает собственные инстинкты, бежит от банальности, борется с капитализмом, противостоит обществу, возвышается над примитивным украшательством. “Гений должен избегать плотских искушений” – да ведь это же готовое оправдание, чтобы не спать с непривлекательными поклонницами! Однако при всех своих преимуществах романтизм не пытается провести научный анализ искусства. Более того – он активно отрицает саму эту возможность.