Джиа Толентино - Кривое зеркало [Как на нас влияют интернет, реалити-шоу и феминизм] [litres]

Шарлоттсвилл без труда можно принять за некий медовый Эдем, университетский город, по-южному расслабленный и элегантный, но полный либеральных интеллектуальных идеалов. Университетский интернет-путеводитель по Шарлоттсвиллю начинается с фотографии роскошного золотого заката. Последние лучи солнца окрасили горы в пурпур. «Место, не похожее ни на одно другое», – гласит подпись под фотографией. «Здесь мир вертится так, как и должен», – говорит рассказчик в рекламном видео. На сайте университета говорится, что, по данным Национального бюро экономических исследований, Шарлоттсвилл – самый счастливый город Америки. По данным Travelers Today, это лучший университетский город Америки. По индексу Гэллап, город занимает пятое место в США по уровню благосостояния. В справочнике университетов говорится, что все американские школьники мечтают поступить в это учебное заведение, и там же приводятся слова студентов о том, что Шарлоттсвилл – «идеальный университетский город». Другой студент пишет: «Здесь почти все связано с традициями». На внутреннем сайте университета мы читаем: «Девушки здесь привлекательны собой и красиво одеты. Чтобы их добиться, используйте спиртное».

В 2005 году я приехала в Шарлоттсвилл. Мне было шестнадцать лет, и подобные замечания меня смущали. Я всю жизнь провела в маленькой религиозной школе, где власть белого мужчины не подвергалась сомнению. Традиционализм университета в вопросах пола или любых других мне нравился. (Во время первого посещения я сочла его комфортным. В дневнике одобрительно записала, что политическая атмосфера здесь «умеренная, не слишком либеральная».) Конечно, здесь были парни, выбравшие историю и экономику, которые полушутливо называли гражданскую войну «войной против северной агрессии», и все же здешний мир сделал огромный скачок вперед от неприкрытого расизма моей школы. Университет словно сошел со страниц рекламного буклета: все постоянно «искали своих», таскали по зеленым лужайкам стопки книг, в компании лучших друзей веселились на пикниках и вечеринках. Занятия были в меру сложными. Студенты были классными, но все же слишком простыми (и я в том числе), чтобы быть претенциозными. По выходным все одевались в удобную одежду и отправлялись пьянствовать на футбольных играх. Мне страшно нравилась атмосфера беспутного южного этикета, приятная и расслабленная университетская жизнь американского Юга. Четыре года я корпела над бумагами в библиотеке. У меня появился бойфренд. Я работала волонтером, была официанткой, пела в хоре а капелла, вступила в женское сообщество, сидела на крыше, курила травку и читала, а через дорогу веселились и хохотали дети из начальной школы. Университет я окончила в 2009 году и после этого о Шарлоттсвилле не вспоминала. А потом в 2014 году взорвалась бомба Rolling Stone.

В статье «Изнасилование в кампусе» Сабрина Рубин Эрдели писала о групповом изнасиловании в Фи Каппа Пси, братстве университета, дом которого расположен рядом с большим полем на Регби-роуд. «Отхлебнув из пластикового стаканчика, Джеки сморщилась и выплеснула пунш на грязный пол дома братства», – так начиналась эта статья. Это была первая вечеринка Джеки в братстве. От этой строки у меня мурашки побежали по спине. Моя первая вечеринка тоже была в Фи Пси. Я мгновенно увидела себя с грязными длинными волосами, в шлепанцах, со стаканчиком пунша в руках. Я точно так же выплеснула его на пол. Я тогда ушла почти сразу же, отправившись на поиски вечеринки поинтереснее. А Джеки затащили в темную спальню, швырнули на невысокий столик, прижали и избили. «“Держи эту сучку за ногу”, – услышала она чей-то голос. И тогда Джеки поняла, что ее хотят изнасиловать». Эрдели писала, что Джеки выдержала «три часа мучений, когда ее по очереди насиловали семеро парней».

Один из них замешкался, а потом под общий хохот влил девушке в рот бутылку пива. После нападения Джеки выбежала из дома братства босиком, в платье с пятнами крови. Она позвонила подругам, но те отговорили ее обращаться в полицию или заявлять в администрацию университета: «Нас никогда больше не позовут на вечеринки братства». Позже Джеки рассказала об изнасиловании декану Николь Эрамо. Год спустя она сказала Эрамо, что две другие девушки тоже подверглись групповому изнасилованию в Фи Пси. И оба раза Эрамо уговаривала Джеки не предпринимать никаких действий. Университет тоже бездействовал. По мнению журналистки, поведение декана было непростительным.

Для всего этого в университете был прецедент – и этого конкретного преступления, и реалий институционного отказа обращать внимание. В 1984 году семнадцатилетняя первокурсница Лиз Секкуро была жестоко изнасилована группой студентов из братства Фи Пси. По ее словам, когда она сообщила о преступлении, декан заявила, что это была всего лишь бурная вечеринка. В 2005 году Секкуро получила болезненное подтверждение своих воспоминаний: один из насильников прислал ей письмо с извинениями – это была часть его реабилитационной программы в Анонимных Алкоголиках. (Университет предоставил ему ее адрес.) Эрдели писала, что в Университете Вирджинии процветала атмосфера насилия и безразличия. За всю историю университета лишь четырнадцать человек были признаны виновными в сексуальном насилии. Ни один студент не был исключен за сексуальное насилие. Повсюду восхваляемый кодекс чести университета, согласно которому исключение следовало за ложь, мошенничество или кражу, не учитывал изнасилование. Эрдели отмечала, что университет не проводил никакого расследования в отношении братства, пока не стало известно о том, что она работает над этой статьей.

Когда статья была опубликована, я только что переехала в Нью-Йорк и стала работать редактором феминистского сайта Jezebel. Когда тем утром добралась до Сохо и вошла в наш мрачный офис с кирпичными стенами, в комнате повисла тяжелая тишина. Коллеги читали статью Эрдели на своих компьютерах. Увидев эмблему Фи Пси, я поняла, что происходит. Села в свое вращающееся кресло и открыла статью, ощущая приступ тошноты – так всегда бывает, когда новости связаны с чем-то очень личным. Когда я дочитала, голова у меня кружилась. Я вспоминала четыре года, проведенных в Шарлоттсвилле, и думала о собственной слепоте. Я выбирала, что видеть, а на что закрывать глаза. Вспоминала себя в колледже: я не ходила на занятия для женщин и тратила деньги, заработанные в кафе, на развлечения. Вспоминала, как, услышав от своих однокурсниц слова «скажу тебе как феминистка…», внутренне отмахивалась, словно это меня не касалось. Я никогда не участвовала в маршах «Вернем себе ночь». Хотя Лиз Секкуро привлекла своего насильника к суду, когда я училась в колледже (в Вирджинии нет срока давности для изнасилования), для меня это событие прошло незамеченным. (Ее насильник был осужден на восемнадцать месяцев тюрьмы и отбыл шесть из них.)