Николай Государев - Треугольный человек

Однажды его навестил неизвестный, который от имени других неизвестных просил вскрыть одну кассу. С самого начала ему было ясно, что все деньги, добытые с кассы, провалятся в подполье какой-то партии. Тем не менее не отказался. Он был арестован, бежал, затем ушел в подполье, снова сменил имя, перебрался в Польшу, стал членом активной «боевки». Пан Юзеф Пилсудский не раз прибегал к его услугам, когда нужны были деньги. Но он скоро разуверился в идеалах революции, которых не заметил в Пилсудском, больше других кричащем о свободе. Тогда и решил: стоит ли рисковать жизнью ради этого демагога? Не лучше ли найти своим талантам иное применение? И стал авантюристом-одиночкой, гением преступного мира.

Добро и зло — проблема проблем. Мы никак не можем благоразумно решить из веков идущие этические задачи, а научный прогресс ставит совершенно новые и все более сложные. Вот, например, публикация из французского издания о проблеме «искусственного» человека. Ее главное действующее лицо — человеческий зародыш на самой ранней стадии развития: продукт встречи в пробирке между сперматозоидом и яйцеклеткой. Именно на этой стадии эмбрион может быть либо имплантирован в женский организм, либо заморожен и законсервирован. Поскольку оплодотворение в пробирке уже практикуется довольно часто, законсервированных эмбрионов довольно много. Их тысячи. Точную цифру, по-видимому, не может назвать никто. Так почему бы «неиспользованным» эмбрионам не стать предметом научного исследования? В этом и заключается суть спора, разгоревшегося между европейскими эмбриологами. Этично ли взять несколько клеток для исследования и впоследствии создать науку о генетической идентификации (и коррекции), или нужно вовсе прекратить поиски в этом направлении? Кто должен взять на себя ответственность? Индивид, выбирающий отпрыска в соответствии со своими желаниями? Общество, решающее, что именно считать генетической «аномалией» эмбриона? Как поступать с этими «аномальными»: уничтожать или исправлять?

В наш век критерий добра сформировался как призыв к общечеловеческому согласию во спасение рода людского от надвигающейся экологической катастрофы, как призыв к планетарному мышлению, к открытости и подключению творчества каждого государства, индивида. Необходима нравственная революция землян, необходим глобальный переворот сознания в этом направлении.

Человек немыслим вне общества. В нем ищет он любовь и свое призвание. Потребность в принадлежностик обществу, мотив соответствия идеалу, образу значимогодругого — основа добровольного копирования эталонов поведения, добросовестной деятельности, избегания порицания и стремления к одобрению. Идеалом становится тот или иной герой из элитыобщества — бог на вершине Олимпа, будь то юношеская неформальная группа или профессиональная среда. Кумиру, избраннику сердца, подражают, нередко готовы отдать за него и жизнь.

«Идеал — другой» — универсальная формула межчеловеческой любви, которая есть бескорыстнаяпреданность, сила совпадения эстетических, нравственных и гностических чувств.

Рассмотрим типичные любовные союзы: родитель — ребенок, учитель — ученик, женщина — мужчина, вождь — народ. Будем помнить, что критерий любви — бескорыстие. Все остальные случаи и отношения в этих и других союзах, как бы ни были они похожи на любовь, — нечто другое: эксплуатация любви в эгоистических целях.

Родитель — ребенок. Для ребенка отец — «надёжа», защита. Самый сильный и умный. Мать — забота, утешение. Самая лучшая и добрая. Можно ли назвать корыстью беспомощность ребенка, его возрастное положение иждивенца? Нет. Неосознанная чувственная любовь переполняет сердце малыша в счастливых семьях или в семьях, в которых хотя бы один из родителей проявляет заботу о нем. В этом случае потеря родителей не столько крах мира, вселенская катастрофа, ужас перед развернувшейся неизвестностью, страх за себя в своем незащищенном одиночестве, сколько страдание страданиями умершего. Не каждая детская душа может это выразить так, как Б. Пастернак, стоящий (в образе литературного героя) у могилы только что похороненной матери, но каждая любящая детская душа жалеет в этот момент не себя: «Ангел Божий, хранителю мой святый, — молился Юра, — утверди ум мой во истиннем пути и скажи мамочке, что мне здесь хорошо, чтобы она не беспокоилась. Если есть загробная жизнь, Господи, учини мамочку в рай, идеже лицы святых и праведницы, сияют яко светила. Мамочка была такая хорошая, не может быть, чтобы она была грешница, помилуй ее, Господи, сделай, чтобы она не мучилась. Мамочка! — в душераздирающей тоске звал он ее с неба, как новопричтенную угодницу, и вдруг не выдержал, упал наземь и потерял сознание».

Другая — осознанная — любовь взрослых детей к старикам-родителям — это признательность, благодарность, любовь-долг.

А родители? Основа родительской любви в том, что дети — продолжение рода (биологического Я), «кровинушка», и продолжение их дел (социального Я). Когда заботливые родители вкладывают душу в воспитание детей, они «лепят» свой идеал, стремятся реализовать в них то, что не смогли осуществить в своей жизни, стремятся дать ребенку все лучшее от себя, от мира, точнее, той его части, которая подвластна их средствам и связям. Это неподчиняемая контролю сознанием чувственная любовь-жалость родителей к детям. Здесь нет эгоизма, нет корысти. Как и в осознанной родительской любви — любви-гордости, когда их чадо, результат их забот и воспитания, взрослея, занимает достойное место в обществе.

Учитель — ученик. Умный, талантливый, знающий, добросовестный, любящий свое дело, верящий в добро Учитель для ребенка, юноши, молодого человека, человека зрелого даже — тот же отец, та же мать, не по крови, а по социальной сути. В ответ рождается неосознанная, без целевой заданности, чувственная любовь — отклик ученика к Учителю. (Попутно заметим, что любовь к другу — тех же корней любовь-признательность за выручку, за спаянность общим делом, интересами.) Осознанная любовь ученика к Учителю — это любовь-благодарность, тот долг перед ним, который он уплатит, воспитав своих учеников, просто подарив кому-то добро, знания, раздув в ком-то искру таланта.

Любовь Учителя аналогична родительской любви. Это и малоосознанная жалость к несмышленышам, надежда создать (из биологического полуфабриката) человека и осознанная гордость прилежным, растущим на глазах Учеником, творением рук своих.

Женщина — мужчина. Одно из самых мощных течений в море человеческих страстей — влечение к противоположному полу, неподвластное контролю сознанием. Объект сексуальной любви контрастен субъекту — это идеал мужественности (женственности). Такая контрастность сохраняется даже в гомосексуальной паре. Черты женственности: выраженность особенностей строения тела, всех вторичных половых признаков, мягкость, кокетство, подчеркнутость женских аксессуаров в одежде, косметике… Черты мужественности: сила, властность, покровительство… Как и везде, какой-нибудь механизм психики в единичных случаях может достичь и экстраординарной доминантности. Принцип контрастности «мужественность — женственность» в сексе, когда половая сила становится главным аргументом любви-страсти, обыгран И. Буниным в сказе-гиперболе «Железная шерсть»: «…в ночи утопленницы туманом на озерах белеют, нагими лежат на берегах, соблазняя человека на любодеяние, ненасытный блуд: и есть немало несчастных, что токмо в сем блуде и упражняются, провождают с ними ночь, день же спят, в тресовицах пылают, оставляя всякое иное житейское попечение… Несть ни единой силы в мире сильнее похоти — что у человека, что у гада, у зверя, у птицы, пуще же всего у медведя и у лешего!