Джон Боулби - Привязанность

«...филогенетическая основа одерживает верх над индивидуальным случайным опытом, так что не имеет значения, действительно ли ребенок сосал грудь или был вскормлен из бутылочки и никогда не испытал нежности материнской заботы. В обоих случаях развитие ребенка идет по одному и тому же пути...»

Наш самый осторожный вывод заключается в том, что Фрейд был не вполне удовлетворен своими ранними работами. Более радикальный вывод таков: к концу своей жизни вдохновленный новым и ясным пониманием огромного значения связи ребенка с матерью, Фрейд не только отошел от теории вторичного влечения, но и развил идею о том, что в основе этих первых и уникальных любовных отношений лежат частичные влечения, «встроенные» в природу человека в процессе его эволюции.

Такое предположение подтверждается отрывком из «Трех очерков» (1905), идею которого он, по-видимому, никогда в дальнейшем не излагал более подробно. Обсуждая сосание пальца и то, что сосание имеет самостоятельное значение по отношению к получению пищи, Фрейд продолжает:

«Появляющийся при этом инстинкт хватания может выражаться в виде одновременного ритмического дерганья за ушные мочки или удерживания с той же целью какой-либо иной части тела другого человека (по большей части уха)» (1905. Р. 180).

Здесь очевидна ссылка на частичное влечение, даже более независимое, чем сосание или прием пищи. На этот вопрос особое внимание обратила Венгерская психоаналитическая школа, и он имеет прямое отношение к теории, выдвинутой в этой книге.

Независимо от того, правы мы или нет, считая, что в свои последние годы Фрейд развивал новые идеи, следует констатировать, что на момент его смерти эти идеи в лучшем случае находились в зачаточном состоянии. Более того, на представителей Венской школы они практически не оказали влияния. Все получившие образование в Вене до войны, продолжали придерживаться теории вторичного влечения. Например, Анна Фрейд выразила эту точку зрения в ряде публикаций. В 1954 г. она пишет:

«Отношения с матерью не являются первым отношением ребенка с окружающей средой. Ему предшествует более ранняя стадия, на которой решающую роль играет не мир объектов, а потребности тела и их удовлетворение или фрустрация. В борьбе за удовлетворение жизненно важных потребностей и влечений объект всего лишь служит цели выполнения желания, при этом по своему статусу он не более чем средство достижения цели, т.е. «удобства». В это время либидинальная нагрузка проявляется как примыкание не к образу объекта, а к блаженству от переживания удовлетворения и облегчения».

В более ранней статье (Freud, 1949) она описывает, как в первый год жизни ребенка должен происходить «очень важный переход от первичного нарциссизма к объектной любви, осуществляемый постепенно, небольшими этапами». Объясняя этот переход, она подобно Зигмунду Фрейду рассматривает мать как «соблазнительницу». Например:

«С Помощью постоянно повторяемого опыта удовлетворения первых потребностей организма либидинальный интерес ребенка отходит от исключительного сосредоточения на том, что происходит с его собственным телом, и направляется на тех лиц из внешнего мира (мать или замещающего ее человека), которые отвечают за удовлетворение его потребностей».

В той же статье, где обсуждаются истоки некоторых форм социальной дезадаптации, она описывает, как, когда и по какой причине матери не удается быть постоянным источником удовлетворения, «трансформация нарциссического либидо в объектное либидо происходит несоответствующим образом», а в результате этого сохраняется аутоэротизм и деструктивные побуждения остаются обособленными.

Хотя в теоретических работах Анна Фрейд предстает убежденной сторонницей теории вторичного влечения, в ее клинических описаниях имеются отрывки, свидетельствующие совершенно о другом подходе. В работах ее и Дороти Берлингем, посвященных поведению детей из яслей в Хэмпстеде, содержится одно из нескольких описаний развития связи ребенка с матерью, сделанных психоаналитиками на основе эмпирических наблюдений (Burlingham, Freud, 1942). Среди их выводов выделяются два, которым не придавалось значения в психоаналитической теории. В первом Берлингем и Фрейд утверждали, что «индивидуальная привязанность ребенка к матери достигает своего полного развития не ранее второго года жизни» (Р. 50). Во втором речь шла о том, что «дети льнут к тем матерям, которые постоянно сердиты на них, а иногда и жестоки к ним. Привязанность маленького ребенка к своей матери предстает по большей части как феномен, не зависящий от ее личных качеств» (Р. 47). Фактически их наблюдения показывают, что у ребенка всегда присутствует потенциальная возможность образования привязанности и, нуждаясь в объекте, он готов привязаться к любому. Они отмечают, что, когда ребенок находится в яслях,

«эмоции, которые в нормальной обстановке [он] направил бы на своих родителей... остаются неразвитыми и неудовлетворенными, но... в латентной форме продолжают существовать и готовы активизироваться в любой момент при малейшей возможности образования привязанности» (Burlingham, Freud, 1944. P. 43).

Мысль об определенной степени независимости привязанности от отношения к ребенку, которая содержится в этих описаниях (там же. Р. 52), вновь возникает в другом отчете о поведении маленьких детей, наблюдение за которыми Анна Фрейд вела совместно со своей коллегой (Freud, Dann, 1951). Они описывают поведение шести детей из концентрационного лагеря в возрасте трех-четырех лет, имевших в своей жизни опыт общения только друг с другом. Авторы подчеркивают, что «положительные чувства дети испытывали исключительно к членам своей группы... они очень заботились друг о друге, но в то же время больше никто и ничто их не интересовало». Можно задать вопрос: было ли это результатом того, что один ребенок служил средством удовлетворения физических потребностей других? Именно такого рода наблюдения привели Дороти Берлингем и Анну Фрейд к описанию потребности ребенка «в ранней привязанности к матери» как «важной инстинктивной потребности» (Burlingham, Freud, 1944. P. 22. Курсив мой) — формулировке, которая едва ли представляется совместимой с теорией вторичного влечения, которой они придерживаются в других работах.

Противоречия в положениях, формулируемых в результате эмпирических наблюдений, с одной стороны, и в ходе абстрактных дискуссий — с другой, стали почти правилом для психоаналитиков, которые непосредственно изучают поведение маленьких детей, например, Мелани Кляйн, Маргарет Риббл, Терезы Бенедек и Рене Шпица. Все они наблюдали социальное взаимодействие между матерью и ребенком, не связанное с оральной активностью, и в своих описаниях использовали термины, предполагающие первичную социальную связь. Однако, когда они начинают выстраивать теории, каждый из них, очевидно, чувствует себя обязанным отдать приоритет потребностям в пище и тепле, утверждая, что социальное взаимодействие развивается лишь вторично, как результат инструментального научения.