Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

«Ужас, ужас всепоглощающий и уничтожающий… Я – в ужасе. Перед чем? Главным образом, перед жизнью без жизни», – так пишет Сильвия Плат в своем дневнике через много лет после перенесенной ею глубокой суицидной депрессии. «Тревожное состояние – это страх перед страхом», – говорила мне моя наставница-шаманка, и я вспомнила один рассказ, который прочла много лет назад. Герой этого рассказа – сбежавший из тюрьмы гангстер, – захватив заложника, оказывается в шумном и людном торговом центре. Арестант, отсидевший несколько лет в одиночной камере, пугается оживленной толпы, и сочувствующий ему заложник (стокгольмский синдром) пытается его подбодрить. «Не бойся!» – истерично повторяет он. И слышит в ответ: «Зря ты так волнуешься! Ну, так я буду бояться!». Итак: можно бояться, страх – чувство естественное и необходимое; нельзя бояться страха! Те, кто это понимает, боятся намного меньше.

Возможно, депрессия уже никогда к нам не вернется; возможно, мы использовали этот опасный и сложный, многослойный и многогранный механизм до конца, но в любом случае жить в беспрерывном страхе, «в оглядку» – значит жить наполовину. Вторая встреча с волком уже не застает Красную Шапочку врасплох. Ее сразу же настораживает его злой угрожающий взгляд, и поэтому она обращается за помощью к своей внутренней бабушке, которая на этот раз абсолютно здорова и в состоянии мобилизовать силы, хотя и дарованные ей природой, но недоступные в предыдущий раз: она использует свой чудодейственный отвар, чтобы утопить в нем кровожадного злодея. И какую же жертву приносят бабушка и Красная Шапочка, чтобы избежать острых волчьих клыков? Остатки воды, пахнущие вчерашней колбасой, то есть ничто – воду и воздух. Воздух, сквозь который он падает, и воду, в которой он тонет. И это еще один немаловажный урок: мы не обязаны выкупать наше счастье и независимость у депрессии, мы только должны убедиться, что мы действительно в ней больше не нуждаемся.

Вы не найдете этого серого коварного хищника в бабушкиной волчьей стае, он даже не кровожадный волк депрессии, потому что Красная Шапочка включила этот амбивалентный механизм (или ее туда затянуло) при совершенно других обстоятельствах: бабушка была больна, внутренняя мать не стояла на страже, внутренний отец отсутствовал; а земля внутреннего леса содрогалась от мощных физических и душевных перемен, характерных для периода взросления.

Этот хитрый хищник, замаскировавшийся под депрессию, – всего лишь страх перед депрессией, который на самом деле совсем не такой страшный, как кажется. Посмотрите ему прямо в глаза и бегите к бабушке за помощью, чтобы избавиться от него любыми доступными вам путями.

Из повествования видно, как важно, чтобы, избавляясь от коварного внутреннего хищника, свести контакт с ним до минимума. Красная Шапочка и бабушка не отвечают волку, не пререкаются с ним, не касаются его. Они не тратят силы на гнев или обиду за вчерашнюю боль, так как гнев, как нам известно, зачастую приводит к сильной и назойливой привязанности, которая толстыми цепями приковывает нас к субъекту, против которого этот гнев направлен. Они даже не насмехаются над ним; они концентрируются только на одном: на избавлении от разрушающего элемента, роль которого на этом этапе повествования полностью закончена.

Есть что-то женское в том, каким образом Красная Шапочка сражается со своими волками. Мы не наблюдаем тех примеров фронтального столкновения, которые ожидали бы увидеть в случае неожиданной встречи с хищником. В распоротое брюхо первого волка она набивает камни и делает это, когда он спит, подобно Психее, стригущей бешеных овец. Второго волка она заманивает в корыто с водой, когда он находится на крыше, все еще дожидаясь ее появления.

«Победу на войне отмечайте траурным обрядом», – написано в «Книге Дао» [68].

«Где стояло войско, там вырастут бурьян и колючки» [69].

Когда бы я ни открывала Книгу, эти строчки первыми выпрыгивали мне навстречу и неизменно вызывали у меня легкое раздражение. В то время я была очень горда своими победами, считала, что заслужила их сполна. Сегодня я считаю, что действительно заслужила их сполна, но заплатила за них слишком высокую цену.

Красная Шапочка и бабушка прекрасно ориентировались в лесу; там им была знакома каждая тропинка. В лесу водятся волки, но это только часть действительности. Там же бродят охотники, растут цветы и деревья; там стоит дом. Красная Шапочка совершила свое путешествие, не пропустив ни одного из этих элементов: она шла по дороге, сошла с нее, собирала (срывала) цветы, стала жертвой хищника; обнаружила в себе силы охотника, а также целебные силы, излечившие внутреннюю бабушку; и даже создала внутри себя сильную внутреннюю мать. Эти силы зародились и укрепились в душе, опустившейся на самое темное и страшное, а может, и самое отвратительное дно (беспросветный лабиринт зловонных волчьих внутренностей) и вышедшей оттуда с полным набором знаний и средств, с помощью которых она сможет противостоять темным кровожадным силам, бурлящим в каждом из нас.

А теперь вопрос: обязательно ли, чтобы стать полноценным человеком, познать хищнические элементы души, смириться с частью из них и избавиться от тех, что угрожают нашей жизни, обязательно ли для этого дойти до крайности и оказаться в тошнотворном брюхе депрессии? Нет, не обязательно.

Но я могу с уверенностью сказать, что глубоко внутри нас, там, где живут сказки, где дремлют архетипы, где свились в один клубок змеи жизни и смерти, именно там звучит знакомый старинный напев:

И кто этого киселя отведает, камнем скатится в бездну страшную и встретит там чудовище самое что ни на есть чудовищное: саму себя.

Долгое время лежала Спящая красавица среди страниц моего компьютера и дремала. В то время как Красная шапочка обрастала плотью в зловонном волчьем брюхе, а Белоснежка просыпалась навстречу своему анимусу, за все это время непонятно, почему я ни разу не подошла к девушке, притаившейся в глухом углу, к которому я не могла или не хотела приблизиться.

Сколько раз я повторяла в уме ее историю, удивляясь, как это так, что именно эта самая очевидная из всех сказок возвращения из небытия, не заговаривает со мной на языке ее сестер – тех, что были затянуты водоворотом смерти и выплыли на поверхность. Ведь в данном случае все, казалось бы, абсолютно ясно. Или слишком ясно?