Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Итак, родители, кем бы они ни были, пытаются всеми доступными им путями удалить из королевства любые шипы, иглы, спицы или иголочки, которые могут оказаться на усыпанном розами пути их ненаглядной малышки. И когда, как им кажется, уничтожены все шипы, засыпают властные родители вместе с дочкой (такой вариант встречается во многих сказках) долгим глубоким сном, может, просто потому, что они не в состоянии отпустить свое чадо из-под родительского крыла.

Когда родительские душевные силы, которые должны защищать, вместо этого начинают властвовать, они слабеют, и это наряду с некоторыми другими факторами быстро приводит к полному бессилию перед набирающим обороты безжалостным механизмом депрессии.

Заглянем ненадолго к Перро и братьям Гримм: король и королева устраивают пир в честь долгожданного рождения принцессы; приглашены все феи королевства, и каждая из них наделяет малышку чудесными дарами – достоинствами или добродетелями. Одна обещала, что она будет петь, как соловей, вторая, что принцесса будет превосходно танцевать, третья, что она будет прекрасней и умнее всех на свете, четвертая одарила ее богатством, пятая – здоровьем, шестая – сердечной добротой и так далее, каждый подарок красивее и дороже предыдущего… И вдруг в разгаре бала появляется еще одна – старая фея, про которую все забыли, потому, что «больше пятидесяти лет она не выходила из своей башни, и все думали, что она давно умерла». Склонившись над кроваткой и «тряся головой больше от досады, чем от старости», старуха произносит страшное предсказание: принцесса умрет от укола веретеном.

Во всех без исключения вариантах злой фее нанесена обида (мелочная, стоит отметить), и она спешит отомстить (не мелочась) своим обидчикам. В одном случае про нее просто забыли («на что нам эти брюзгливые старухи, подагра, хвори, бесконечные жалобы, – нашептываем мы нашей наивной душе, – давай не будем приглашать эту злую фею»); в другом не положили нож возле ее тарелки или поставили обыкновенную посуду вместо драгоценной.

Родители Талии, в свою очередь, не нуждаются в феях, колдунах или любых других посторонних факторах, чтобы полностью поверить в горькую судьбу, уготованную их дочери; нет фей, есть только предсказатели, читающие судьбы, – беда исходит изнутри.

Здесь, можно сказать, нет виноватых: это воля судьбы, таковы «небесные указания», так требует жестокий милетский (внутренний) оракул: «Царь, на высокий обрыв поставь обреченную деву И в погребальный наряд к свадьбе ее обряди…»

Счастье, здоровье, долгие годы жизни, мир да любовь – все эти слова кажутся пустыми, ничего не стоящими обещаниями, почти такими же, как те, что произносят добрые феи над колыбелью принцессы, в то время как над ее головой уже витает смертный приговор.

Эта ее суицидальность как раз-таки во многом и объясняется неподъемной тяжестью великолепных даров, которыми осыпали принцессу «добрые» феи. Их не забыли пригласить на пир, и перед ними поставили драгоценную посуду.

И действительно, злая фея зарождается в душе только после того, как в ней уже запущены жернова многопудовых требований (поет, как соловей; прекрасна, как Афродита, и т. д). «Смертного зятя иметь не надейся, несчастный родитель:

Будет он дик и жесток, словно ужасный дракон… Раны наносит он всем, пламенем жгучим палит», – обращается внутренний оракул Психеи к ее внутреннему отцу.

Вот и Сильвия Плат не раз надрывалась под гнетом непосильного груза: «Самым изощренным оружием в его <���сеющем смерть самовосприятия> арсенале всегда было мое собственное мнение о себе, как об абсолютно успешном человеке… и как только я улавливаю самый легкий запах неудачи… я обвиняю себя в лицемерии, в том, что я притворяюсь кем-то, кто во много раз лучше меня, в то время как я на самом деле ничего не стою» [83].

Я уже обсуждала эту тему в предыдущих главах, особенно относительно разлада в душе Белоснежки, но, думаю, стоит коротко напомнить: Спящая красавица, подобно Психее, подобно Сильвии Плат, подобно многим детям, оказывается на краю непреодолимой пропасти между воплощенным совершенством в глазах родителей, переполненных любовью и добрыми намерениями, – совершенством, о котором они говорят и которого ожидают (ведь феи обещали!), и обычным, свойственным человеку ощущением своего несовершенства.

Эта пропасть между «подлинной девочкой» в том виде, в каком она себя воспринимает, и «идеальной девочкой», какой, по ее мнению, она выглядит в глазах родителей, вызывает трещину в душе, которая уже напрямую выводит к замешанному на крови замужеству Психеи или к потере опоры в жизни, как это происходит у Талии и Ситтукан. Чувство собственного достоинства (вернее, собственная самооценка), основанное на ошибочном, я бы даже сказала, иллюзорном, взгляде извне, не может быть достаточным, чтобы поддержать Персону, и вот уже ничто не в состоянии удержать тягу к самоубийству.

Я вспоминаю одну мать на уличной детской площадке, которая устало смотрела на своего трехлетнего сынишку, резвящегося на горке, и вдруг сказала, обращаясь ко мне: «Иногда я говорю себе, пусть это самое страшное уже случится! Тогда я буду знать, что это уже произошло, и перестану умирать от страха».

Жить в вечной тревоге означает не жить. «Безжизненная жизнь, – говорила о себе Сильвия Плат, – это то, чего я боюсь больше всего».

«Но тогда выступила двенадцатая ворожея – она не высказала еще своего пожелания. Отменить роковое предсказание она уже не могла, но смягчила его, сказав: „Но то будет не смерть, а глубокий сон, в который королевна погрузится на сто лет“».

Погружение в депрессию и есть тот бесценный дар, который преподносит добрая фея, чтобы исцелить от приговора к смерти.

А теперь, когда мы пробрались сквозь заросли колючек, за которыми скрывался замок Спящей Красавицы; когда преодолели лен и веретено, проклятие совершенства и смертоносно-оживляющее вращение прядильного колеса, – теперь, я думаю, мы готовы откинуть тяжелый полог над кроватью со спящей на ней красавицей: под плотным покрывалом притаилась одна из самых ранних и, несомненно, самая красочная история – один из сюжетов «Сказок тысячи и одной ночи», в центре которого – спальное ложе с уснувшей мертвым сном будоражаще благоухающей девушкой.

Жила была женщина, которая никак не могла забеременеть, потому что муж был с нею груб и часто брал ее силой. И вот однажды она обратилась к Аллаху со словами: «Пошли мне дочь, пусть такую, что окажется беззащитной даже перед запахом льна». Говоря о запахе льна, женщина подразумевала, что она хочет иметь дочку, пусть даже такую хрупкую и чувствительную, что легкий успокаивающий запах льна способен стиснуть ей горло и убить ее. Аллах услышал ее молитвы, и вскоре у нее родилась дочь, такая прекрасная, как восходящая луна, и такая бледная и нежная, как лунный свет. Родители любили ее больше всего на свете и берегли, как только могли. Когда маленькая Ситтукан, так они ее назвали, достигла десяти лет, проходивший под ее окном сын султана увидел ее, влюбился и заболел. Лекарь за лекарем беспомощно разводили руками у его постели, и только одна старая женщина, ощупав его с головы до ног, сказала: