Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Там же.

Соль, добавленная в воду, в которой должна вариться Белоснежка, – это не только пикантная приправа к этой жуткой истории, но и консервант – для длительного хранения тех элементов, которые особенно привлекали королеву.

Мария – Луиза фон Франц считает, что образ Кроноса связан с темой депрессии. Отсюда следует, что акт поедания «внутреннего другого» (бог поедает своих детей, Тень пожирает Персону) напрямую связан с депрессивным состоянием, сопутствующим расслоению, и, как следствие, с потребностью вновь объединить все душевные компоненты.

Бруно Беттельгейм, автор «Психоанализа волшебной сказки», проецирует образ отца на образ охотника, так как никто другой не сможет защитить девочку в тот момент, когда он будет притворяться, будто бы выполняет приказ мачехи-королевы. По его словам, любой ребенок, читая сказки, архетипически склонен видеть в образе охотника своего отца. Правда, в «Белоснежке» – в отличие от по-отечески надежного и заботливого охотника, спасшего Красную шапочку, – образ внутреннего отца слаб и ненадежен: охотник/отец не уничтожает Белоснежку, но и не предпринимает ничего для ее защиты. Только пережив глубокую депрессию, Белоснежка найдет в себе силы воспроизвести на свет своего принца.

Plath S. The Journals. От 3.01.1959.

По словам профессора Меггеда, индейцы Средней Америки верят, что источником большинства психических расстройств, в том числе и «болезни ужаса», соответствующей депрессивному состоянию, служит потеря человеком своего «животного двойника» (нагуаля): той части души, которая существует абсолютно отдельно от нашей персоны. Этот «животный двойник» и есть наша интуитивная, инстинктивная, примитивная часть, которую в западной культуре принято считать низменной, нежелательной и постыдной. Нагуаль в моем понимании – это тот же душевный компонент, который присутствует во всех сказках обратимой смерти в виде «королевы подземного царства» или «злой колдуньи». Его подавление может привести к тревожному состоянию и депрессии. Меггед пишет: «Неподвластный страх, который иногда сопровождается бегством животного двойника, является самым знакомым и распространенным расстройством, а его физические и душевные последствия – потеря сил, слабость, отсутствие аппетита, потеря в весе и зачастую апатия по отношению окружающим – ясно видны каждому» (Ворота надежды, ворота ужаса. Шаарей Тиква, Шаарей Эйма. Модан, 1980 (на иврите)).

Меггед Нахум . Шеарей Тиква ве Шеарей Эйма. Бен-Шемен: Модан, 1998 (на иврите). Далее: Меггед Н. Шеарей.

В отдаленных индонезийских селениях можно и сегодня встретить женщин, которые, перечисляя рожденных ею детей, с гордостью назовут крокодила. В раннем возрасте животное живет наравне с другими членами семьи, ест вместе со всеми и спит на мягком матрасе в том же помещении. Оно помогает семье в заработке: в праздники вся деревня, поклоняясь святому животному, приносит дорогие подарки. Когда детеныш достигает угрожающих размеров, становится грозою кур и не прочь полакомиться своими «братьями» и «родителями», ему устраивают праздничное новоселье в просторном вольере, и семья продолжает о нем заботиться зачастую до его глубокой старости. Нередко такой святой крокодил нападает на «самых близких ему людей», и его жертвой становится «родившая» его женщина.

Ламдан Арэла . Мештика ле Заака ве Дибур. Тель-Авив: Йад Табенкин, 2004 (на иврите).

Герои сказки Ганса Христиана Андерсена «Тень» по воле автора меняются ролями. Тень покидает своего хозяина, живет отдельной, независимой от него жизнью и только изредка навещает своего прежнего владельца. Чем сильнее и увереннее становится тень, тем слабее становится человек. Его состояние ухудшается настолько, что он готов стать тенью своей тени и даже обещать, что никто никогда не узнает правды; и все же – он умирает. По другой версии, тень предает своего хозяина, и он, чудом избежав смертной казни, покидает город, селится в тихой деревне, чтобы там вдали от всех вырастить себе новую тень.

Эту замечательную легенду о женщине-скелете можно найти в книге Клариссы Пинкола Эстес «Бегущая с волками»: жила-была девушка, которую разгневанный отец сбросил со скалы в море. Как-то, заброшенный рыбаком крючок зацепился за обглоданный рыбами скелет. Рыбак с трудом добрался до берега и в ужасе бросился бежать к стойбищу, но запутавшийся в леске скелет преследовал его и в покрытой снегом тундре. Добежав до деревни, он с облегчением юркнул в юрту, но и там, к своему ужасу, обнаружил сваленные в углу в кучу, опутанные леской кости. Страх сменился жалостью, и он начал распутывать леску и складывать кости по порядку: сначала пальцы ног, затем – лодыжку. Все это он проделывал, тихо напевая колыбельную, которую когда-то пела его мать. К концу ночи леска была распутана, женщина-скелет собрана, и рыбак заснул. Во сне у него скатилась слезинка, при виде которой женщина-скелет почувствовала непреодолимую жажду. Она долго пила из слезинки, а затем протянула руку к его груди и вынула оттуда сердце. Женщина начала бить в него, словно в бубен, сопровождая громкие звуки словами: «Плоть-плоть-плоть». Ее кости обрастали плотью, а она продолжала петь. Так она напела себе волосы, грудь и бугорок между ногами. Той же песней она раздела рыбака и, прижавшись к его телу, вернула ему сердце. Так они и проснулись, сплетенные новой любовью ( Эстес К. П. Бегущая с волками. Глава 5. Пер. Т. Науменко).

О двойственности анимуса: во всех сказках возвращения из небытия присутствует персонаж, благодаря которому героини просыпаются от глубокого длительного сна, и во всех сказках этим персонажем является мужчина. Возможно, что в древних версиях, следы которых просматриваются в мифах об Инанне и Персефоне, источником такой пробуждающей к жизни силы могла быть и женщина, но дошедшие до наших дней сказания слишком долго переваривались в брюхе патриархата. // К. Г. Юнг говорил о двух составных частях души: анима – понятие, которое он позаимствовал у античного «anima mundi» («мировая душа»), оно относится к женскому началу в мужчине, а анимус – «дух», мужское проявление в женщине. Юнг и его современные последователи используют термин «анимус» как определение активного мужского начала. При этом сам Юнг связывал рационально-критические, аналитические, решительные стороны женской души с ее мужской составляющей и считал, что эти свойства способны проявиться только при наличии в женщине мужского элемента. Я беру на себя смелость заявить, что, несмотря на всю значимость теории Юнга, он являлся представителем патриархального общества, воспитывался на его канонах и находился под влиянием традиционного патриархального отношения к миру. По-моему, ничто, кроме презрительного отношения к женщине, не может стать основой стереотипного восприятия мыслительных способностей как исконно мужского качества. Кроме того, основываясь на идеях антропософии, я считаю, что существует конфликт между элементом мышления (содержащим, по Р. Штайнеру, компоненты смерти) и активным, деятельным, элементом – элементом, несущем в себе жизнь. Такой же конфликт наблюдается между аналитическими – сдерживающими – силами и созидательными – двигающими вперед. Юнг же почему-то все эти элементы относит к одному и тому же – мужскому – началу, т. е. – к анимусу. // Когда я пользуюсь термином «анимус», я имею в виду активную, жизненную, пробуждающую силу, а не критично-аналитические компоненты умирания, которые в наших сказках прячутся в совсем других уголках души: например, в углу, отведенном для внутренних родителей, который, как и анимус, может тоже находиться под контролем общества, а оно, как мы уже усвоили, патриархальное.