Андреа Оуэн - Идеальных не бывает [Как научиться принимать себя] [litres]

Иногда даже не просто хорошо.

Моя подруга Холли, женщина, которая использовала все от еды до сигарет и алкоголя, чтобы отключиться, неустанно работала над тем, чтобы выйти из оцепенения. В частности, отказ от алкоголя все изменил для нее. Она пишет:

– То, что я искала всю свою жизнь, я нашла, когда приняла невероятное решение – бросить пить. С этого момента все, чего я пыталась достичь, не имея верного направления, стало само раскрываться передо мной. Моя сегодняшняя жизнь до неузнаваемости отличается от той, что была несколько лет назад. Это все потому, что перестала глушить чувства, а наоборот, стала их показывать.

Правда в том, что никто не умирает от того, что чувствует что-то. Никто не умирает от того, что позволяет своим эмоциям делать то, для чего они предназначены. Больше всего тебя пугает страх неизвестности, но я уверяю тебя, что то, чего ты хочешь – чтобы боль утихла, – находится по другую сторону от высвобождения эмоций. Твое тело знает, что делать. Ты знаешь, что делать. Все, что нужно, – немного довериться и сделать маленький шаг в этом направлении.

Все, о чем я писала до сих пор, – это ежедневные факторы воздействия. А как насчет действительно сложных проблем?

Когда я написала половину этой книги, умер мой отец. В течение пяти лет до того, как это случилось, я вела трезвый образ жизни, и мне всегда было интересно, что же будет, когда я столкнусь с подобной трудностью. Стану ли я пить? Захочу ли? Если и не пить, то все равно – вернусь ли к своим прочим привычкам глушить чувства?

В ночь, когда он умер, я была с ним наедине. В этот день у него были посетители, а моя мачеха ушла домой всего за полчаса до этого, чтобы поспать. Он сделал свой последний вздох, когда я проигрывала ему запись Боба Дилана и рассказывала о своих любимых детских воспоминаниях. В тот момент мне было ужасно, мучительно больно.

В последующие дни и недели я поняла, что люди имели в виду, говоря, что чувствуют, будто мир вокруг них рушился. Ничто не имело смысла. Я чувствовала тяжелый груз на душе и никак не могла принять то, что он уже никогда не споет мне «С днем рожденья» и не поцелует в лоб. Я злилась, когда слышала, что кто-то жив и здоров в более старшем возрасте, чем был мой отец, потому что это означало, что тому человеку было отпущено больше времени.

Даже в те дни, когда я вновь начинала чувствовать себя нормально, оставшись одна в доме, я ловила себя на том, что сижу и слушаю тиканье часов. Меня начинала одолевать паника: возможно ли, что в последние мгновения жизни папа пытался сказать мне что-то важное, а я это пропустила?

Я паниковала из-за того, что его не стало.

Паниковала из-за того, что мои дети, когда вырастут, не смогут испытать его любовь.

Если вокруг меня было слишком много тишины и свободного пространства, мне казалось, что чувства поглотят меня целиком.

Незадолго до смерти отца я решила прилететь в родной Сан-Диего, чтобы побыть с ним. Я написала своей коллеге Марте Джо Аткинс о том, что он умирает и как это тяготит меня. В ее ответе была одна фраза: «Если ты будешь со своим отцом в это время, это может стать для тебя самым тяжелым и значительным опытом в твоей жизни. Как бы ни было тяжело, ты сможешь. Это будет хорошо для тебя, потому что ты бежишь к нему, а не от него. Это большая любовь».

Бежать к нему, а не от него.

Скажу правду: часть меня хотела остаться в Северной Каролине и не ехать. Не видеть его смерти. Завалить себя работой и еще чем угодно, чтобы увернуться от душераздирающей боли.

Но я не сделала этого.

Я усадила свою задницу в самолет, перелетела через всю страну и практически побежала навстречу боли. «Только подвергая себя уничтожению вновь и вновь, мы сможем найти в себе то, что нерушимо ».

Как я смогла и продолжаю делать это без обезболивания? Ответы я описала в этой главе. Это осознание того, что мои чувства такие, какие они есть, и они не могут быть неправильными.

Я испытала грусть, тоску, негодование, сожаление, гнев, ярость, разочарование, облегчение, вину, раздражение и еще целую палитру эмоций.

То, чего ты хочешь – чтобы боль утихла, – находится по другую сторону от высвобождения эмоций.

Я выпустила целую радугу чувств и не пыталась судить их или искать в них смысл.

Я взяла ответственность за действия, которые окружали мои чувства.

Другими словами: если я не могу ничего поделать с тем, что я чувствую, то могу выбрать, как относиться к этому и как вести себя по отношению к другим людям.

Порой само существование людей вокруг меня, их дыхание приводило меня в ярость. Но я верила, что эти чувства пройдут, и не приказывала им убираться вон. Меня смущали моя тоска и другие ощущения, но меня это устраивало. Я говорила о своих чувствах и писала о них.

Самая важная вещь, которую я сделала, – поверила в себя настолько, чтобы понять, что с моими чувствами все в порядке.

Я сама в порядке.

И это – часть моей жизни.

Жизнь прекрасна и мучительна одновременно. Идти сквозь печали сродни тому, как идти сквозь огонь. Это самая страшная вещь, с которой мы, возможно, когда-либо столкнемся. Мы убеждены, что не сможем победить, не отталкивая от себя тяжелые переживания и не борясь с ними. Но что я знаю точно, так это то, что чувства – это все, что у нас есть. Это самое значимое доказательство того, какую красоту жизни мы в себе несем.

Я выросла в семье, где для меня не смоделировали «тяжелых» переживаний: печали, глубокой тоски и чувства утраты. Я не знала, что это нормальные чувства, и когда они пришли ко мне, я напугалась. Я выросла, считая, что быть сильной – это признак достоинства. Я несла это с гордостью. Я думала: «Посмотрите, какая сильная. Ничто не может сломить меня».

Примерно двадцать лет спустя, когда я встала на путь личностного развития, у меня появились дети и я поняла, что нездорова. Я хотела смоделировать здоровые эмоции, но обнаружила, что выбираю: «Это стоит показывать детям, а это – нет».

Подруга, которую я ранее упоминала, – Марта Джо Аткинс – эксперт в этой области. Она основала Институт Смерти и Умирания, так что она знает кое-что об этом. В ответ на мой вопрос о выражении чувств перед детьми она сказала:

– Если твоя печаль выражается в том, что ты издаешь ужасающий крик, как банши, катаясь лицом по полу, при этом дергаешь ногами и молотишь руками, это напугает детей, а не поможет им. Но если слезы текут по твоему лицу, и ты хлюпаешь носом до тех пор, пока кто-то не обнимет тебя, это нормально. Это поможет тебе убедить детей после того, как они увидят слезы или услышат звуки, к которым не привыкли, что с тобой все в порядке. Просто очень, очень грустно. Твоим детям нужно увидеть нормальную грусть. Прятать свои слезы, не позволять детям видеть тебя плачущей, держать все в себе только потому, что хочешь выглядеть сильной? Достойно восхищения, но не нужно. И уж точно не поможет тебе и твоим детям. Им нужен кто-то, кто покажет, что это нормально – делиться сильными переживаниями, если тебе грустно.