Доминик Гийо - Люди и собаки

Конечно, вышесказанное вовсе не означает, что коммуникация в паре человек-собака идентична коммуникации между людьми. Использование языка уже само по себе означает существование колоссальных различий. Нельзя с уверенностью утверждать и того, что представления самого человека о характере его общения с животными точны — или же что они напрочь лишены ошибок и антропоморфических проекций. Как мы уже имели возможность убедиться, большинство людей склонно приписывать животным человеческие черты, особенно в том, что касается их мыслей или способности понимать наш язык, которыми они не обладают или обладают лишь в очень малой степени. Однако утверждение, что, разговаривая с собакой, мы становимся жертвой собственных иллюзий, также было бы неверным. Оно вновь отсылало бы нас к представлениям о том, что в нашем отношении к животному существует некая дисфункция, в когнитивном плане — если говорить об антропоморфизме — или психосоциальном, то есть нарушении, порожденном одиночеством человека в современном обществе. Иными словами, если следовать той же логике, получается, что, вступая в коммуникативное взаимодействие с животным, мы сами себя обманываем, создавая для себя иллюзорный круг общения. Чтобы опровергнуть это утверждение, начнем с того, что антропоморфизм далеко не всегда приводит к ошибочным интерпретациям. Он позволяет делать верные предположения касательно смысла тех или иных форм поведения животных, в особенности собак, хотя бы в силу того, что их эволюция происходила в непосредственной близости от человека. Кроме того, подобное утверждение заключает в себе искаженное представление о нашем собственном восприятии другого существа: если для человеческого разума коммуникация с животным невозможна, стоит усомниться и в том, насколько реально наше общение с другими людьми [77] Этот исключительно важный аспект взаимоотношений человека и собаки мы подробно рассмотрим в главах 10 и 11. .

На самом же деле в повседневной жизни человек и собака настолько хорошо приспособились друг к другу, что прекрасно общаются между собой, пусть даже это общение принимает самые разнообразные формы в зависимости от культурных традиций того или иного общества. Во всяком случае, сферы коммуникационных возможностей человека и собаки в достаточной степени пересекаются, чтобы удовлетворить их взаимные потребности и дать развитие ярким и сложным взаимоотношениям.

Нередко можно столкнуться с весьма распространенным мнением о том, что человек, который разговаривает со своей собакой, представляет собой зрелище по меньшей мере странное, чтобы не сказать патологическое. Хотя, в сущности, почему подобное поведение должно настолько нас удивлять? Поставим вопрос иначе. Как следует вести себя с собакой и на каком языке нужно с ней разговаривать, чтобы наше взаимодействие с домашним животным было признано нормальным? Разумно ли будет, подобно бихевиористам, держать себя по отношению к животному с холодной отстраненностью, полагая, что только соблюдение дистанции даст возможность оставаться объективным и станет гарантом рационального поведения? Мы уже убедились в том, что такая позиция была бы неразумной. В результате мы получим картину еще более иллюзорную, чем все антропоморфические вымыслы вместе взятые, поскольку подобная точка зрения полностью лишает человека возможности разглядеть истинные мотивы поведения животного. И по этим, и по другим причинам, названным выше, — в особенности тем, что касаются эволюции собак, — для человека будет разумнее всего, обращаясь к собаке, разговаривать с ней на своем языке и использовать привычные человеческие жесты. Более того, любая другая позиция в отношении этого животного будет нерациональной. Собаки эволюционно адаптированы к нашим способам коммуникации: поиск какого-то особого языка, специально предназначенного для общения с ними, станет лишь пустой тратой времени и не даст никаких сколь-нибудь полезных результатов.

Конечно, значительная часть наших слов, обращенных к собаке, просто-напросто до нее не доходит и растворяется в воздухе. И, вне всякого сомнения, большинство владельцев собак заблуждается относительно того, в какой степени их верный четвероногий друг действительно их понимает. Однако вполне очевидно, что сигналы, которые люди обычно используют в общении между собой, позволяют собаке оценивать ситуацию в целом. При этом совершенно не обязательно прикладывать дополнительные усилия для поиска какой-то особой манеры обращения к собаке. С собакой можно говорить обычным языком, на котором мы разговариваем в повседневной жизни [78] Добавим, что в действительности человек никогда не обращается к собаке в точности так, как он разговаривает с другими людьми, что подтверждается использованием особой манеры речи — doggerel. Таким образом, можно говорить о том, что в этом плане мы и сами адаптируемся к собаке. .

В сущности, обращаясь к собаке, мы используем наш стандартный набор инструментов — те же коммуникационные сигналы межличностного взаимодействия, — который не требует никакой дополнительной доводки. Просто мы находим ему иное применение и в нужный момент имеем возможность убедиться в том, что он прекрасно функционирует в новом качестве. Мы же можем, например, починить внезапно сломавшуюся радиоантенну подвернувшейся под руку вилкой. Или подложить свернутую вчетверо газету под ножку шкафа, чтобы он не шатался. Конечно, можно было бы смастерить настоящую антенну или выточить другую ножку, в точности такую же, как все остальные. Вот только сама эта затея могла бы растянуться на дни, недели и месяцы. И кто скажет, что подобное решение будет более рациональным? Разве применение подручных средств в этом случае выглядит странным? Или иллюзорным? Более того, использование нашего языка для общения с собакой представляется, по сути, еще более разумным, чем умение использовать свернутую газету для починки шкафа, поскольку собака способна сама адаптироваться к тому инструменту — языку, — которым человек пользуется при общении с ней, чего нельзя сказать про шкаф.

По большому счету, нет ничего странного в том, чтобы разговаривать с собакой. Во всяком случае, это не выглядит настолько противоестественно, как многие полагают. Напротив, было бы гораздо более странным и неразумным не говорить с ней вовсе или говорить не так, как с людьми.

Самое слабое место гипотезы об иллюзорности нашего общения с животными состоит в том, что она признает истинным лишь один способ коммуникации — тот, что строится на основе языка, — при этом давая понять, что все остальные не более чем фантазия. Однако эта гипотеза умалчивает о том, что мы сами владеем целой гаммой скрытых коммуникативных средств, которые позволяют нам воспринимать сигналы других существ. Мы научились взаимодействовать даже с машинами. Конечно, не все существа в окружающем нас мире обладают способностью к коммуникации, достаточной для того, чтобы взаимодействовать с нами. Но именно у собак эта способность, вне всякого сомнения, получила наибольшее развитие — хотя бы в силу условий их эволюции. Задача науки состоит в том, чтобы реконструировать способы коммуникации между человеком и собакой с учетом специфических возможностей каждого из видов. Само существование у наших двух видов способности к взаимодействию друг с другом лишний раз подчеркивает необходимость отказаться от убеждения в том, что существует некая непреодолимая граница, отделяющая человека от животных вообще и от собаки в частности. Мы общаемся с собаками — и это факт. У нас много общего. Вместе с ними мы выработали одну из форм здравого смысла, по большей части основанную на тех, зачастую незаметных, жестах или позах, которые, как и мы сами, тонут в океане слов, настолько для нас привычном и естественном, что ни на что другое мы просто не обращаем внимания. И снова, уже в который раз, собака помогает обнаружить некие особенности, скрытые в глубинах нашей собственной природы и выполняющие крайне значимую роль в собственно человеческом общении.