Маршалл Розенберг - Язык жизни. Ненасильственное общение

МР : Я расстроен, потому что хочу, чтобы они могли улаживать проблемы. Кажется, я не смог донести до них то, что имел в виду.

Разговор перешел к особенно болезненной теме: речь шла об учениках, которые не хотели заниматься сами и мешали другим.

МР : Я очень хочу решить эту проблему, потому что учителя говорят, что она тревожит их больше всего. Я буду благодарен, если вы поделитесь со мной своими мыслями.

Джо : Учителю нужна палка.

МР : Джо, вы хотите, чтобы учителя били учеников за нарушение дисциплины?

Джо : Тут больше ничего не придумаешь. Иначе они так и будут валять дурака.

МР ( все еще пытаясь понять чувства Джо ): Вы считаете, что больше ничего не сработает?

Джо ( кивает в знак согласия ).

МР : Если это единственный способ, то мне очень жаль. Я бы хотел найти другой. Я терпеть не могу такие решения проблем.

Эд : Почему?

МР : Причин несколько. Предположим, я с помощью палки заставлю вас не носиться по школе. А теперь скажите мне, что будет, если трое-четверо из вас, кого я ударил, подойдут к моей машине, когда я буду ехать домой?

Эд ( с улыбкой ): Тогда вам лучше иметь большую дубину, начальник!

МР ( уверенный, что я правильно понял слова Эда, а он понял, что я понял, я продолжаю, не перефразируя ): Именно об этом я и говорю. Я хотел бы объяснить вам, что такой способ решения проблем мне не нравится. Я слишком рассеян, чтобы постоянно носить с собой дубину, и даже если я ее не забуду, мне бы очень не хотелось кого-то бить.

Эд : Вы можете выгнать их из школы.

МР : Эд, вы говорите, что вы хотели бы, чтобы мы отстраняли детей от занятий или исключали из школы?

Эд : Ага.

МР : От этой мысли мне тоже грустно. Я хочу показать, что в школе есть способы уладить разногласия, никого не выгоняя. Если не удастся придумать ничего лучшего, я буду чувствовать себя неудачником.

Уилл : Если чувак ничего не делает, почему бы не запихнуть его в специальную комнату для ничегонеделания?

МР : Уилл, вы предлагаете выделить специальную комнату, чтобы отправлять туда учеников, которые плохо ведут себя на уроке?

Уилл : Вот именно. Незачем им сидеть в классе, если они ничего не делают.

МР : Очень интересная мысль. Как, по-вашему, будет действовать такая комната?

Уилл : Иногда просто приходишь в школу, а в тебя как будто бес вселяется: ничего не хочешь делать. И вот ученики могли бы идти в эту комнату, когда не хотят ничего делать.

МР : Я понимаю вашу мысль, но, боюсь, учителя могут не поверить, что ученики по своей воле пойдут в эту комнату.

Уилл ( уверенно ): Пойдут.

Я сказал, что, на мой взгляд, план может сработать, если мы покажем, что цель – не наказать, а разместить тех, кто не готов учиться, и в то же время дать возможность учиться другим. Я также сказал, что у «комнаты для ничегонеделания» будет больше шансов на успех, если станет известно, что это идея самих учеников, а не приказ администрации.

И вот такая комната для ничегонеделания была выделена для учеников, которые были не в настроении учиться и отвлекали своим поведением других. Иногда ученики сами просились в эту комнату, иногда они шли туда по просьбе учителей. В комнате для ничегонеделания сидела учительница, лучше всего овладевшая ННО. Она очень эффективно общалась с детьми, которые туда приходили. Эта идея оказалась очень успешной. Она вернула в школу порядок, потому что придумавшие ее ученики разъяснили остальным цель: защитить права тех, кто хотел учиться. Мы использовали диалог с учениками, чтобы показать учителям, что существуют другие способы решения конфликта, помимо дистанцирования от него или применения наказаний.

В ситуациях, когда нет возможности общаться, – например, в моменты опасности, – нам может понадобиться защитное применение силы. Намерение, лежащее в основе защитного применения силы, состоит в предотвращении страданий или несправедливости и ни в коем случае не в том, чтобы заставить человека страдать, раскаиваться или меняться. В результате карательного применения силы часто возникают враждебность и сопротивление тому самому поведению, которого мы хотим добиться. От наказания страдают добрая воля и самооценка. Оно заставляет нас думать не о сути наших действий, а о последствиях. Обвинения и наказания не создают в людях той мотивации, которой мы бы хотели.

Человечество спало —

оно все еще спит, —

убаюканное ограниченными удовольствиями

своих замкнутых любовей.

От наших благонамеренных родителей, учителей, духовных наставников и других людей все мы усвоили информацию о том, чем ограничены возможности людей. Это деструктивное культурное наследие, передаваемое из поколения в поколение и даже из века в век, настолько глубоко проникло в нашу жизнь, что мы его даже не осознаем. В одном из своих номеров комик Бадди Хэкетт, который с детства питался сытной маминой стряпней, утверждал, что не думал, будто можно вставать из-за стола без изжоги, пока не попал в армию. Подобным образом боль, спровоцированная травматичными культурными условиями, является настолько обыденной частью нашей жизни, что мы ее уже не замечаем. Нужна огромная энергия и осознанность, чтобы заметить эти деструктивные рефлексы и превратить их в такие мысли и поступки, которые будут служить жизни.

Эта трансформация требует грамотного отношения к потребностям и способности налаживать контакт с собой. И то и другое тяжело дается людям в нашей культуре. Нас не просто никогда не учили работать с нашими потребностями – культура часто внушала нам, что нужно активно блокировать их осознание. Как говорилось выше, мы унаследовали язык, который служил королям и элитам в обществах доминирования. Основной массе людей не давали развить осознание своих потребностей. Вместо этого их учили быть покорными и послушными. Наша культура подразумевает, что нуждаться в чем-то – это плохо и деструктивно. Само слово «нуждаться», употребляемое по отношению к человеку, указывает на его беспомощность и незрелость. За выражение потребностей людям приклеивают ярлык эгоистов. Использование личного местоимения «я» иногда приравнивается к эгоцентричности или эмоциональной зависимости.