Элисон Гопник - Садовник и плотник [litres]

Дети из бедных городских кварталов склонны сосредоточиваться на спорте и на музыке – пусть даже эти умения со значительно меньшей вероятностью, чем изучение математики или естественных наук, помогут им в будущем заработать на жизнь. Возможно, это отражает нереалистичные ожидания, поощряемые современной культурой. Но я думаю, что это также отражение и того факта, что спорту и музыке легче обучить методами традиционного ученичества, чем математике, естественным наукам или литературе.

Не существует веских оснований, по которым балет или баскетбол должны преподаваться методом ученичества, а естественные науки или математика – нет. Любой ученый подтвердит вам, что его профессия точно так же требует навыков, добытых упорным трудом, как и игра в теннис или на фортепиано. В аспирантуре, где мы по-настоящему учим заниматься наукой, мы пользуемся теми же методами, что шеф-повар или портной. Мои студенты начинают как ученики: пишут легкую часть какой-нибудь научной статьи или проводят вспомогательные исследования в рамках какого-либо крупного гранта, а затем постепенно поднимаются на уровень, когда им по силам самостоятельно разработать и провести оригинальный эксперимент. И хотя я не использую в учебном процессе деревянные мечи – и даже корзины для бумаг, – мне не раз говорили, что комментарии, которые я в режиме исправлений делаю на рукописях аспирантов, бывают весьма свирепыми.

Точно так же обстоит дело и со второй моей профессией, писательством. Писательское мастерство осваиваешь, когда пишешь, снова и снова, особенно в сотрудничестве с хорошим редактором (знаменитый экономист Джон Кеннет Гэлбрейт говорил, что спонтанной, непосредственной интонации, за которую его так хвалят критики, ему обычно удается добиться, переписывая черновик где-то в девятый раз).

Но многие ли дети на самом деле получают возможность отточить навыки в естественных науках, математике или написании сочинений? Или хотя бы понаблюдать, как работают математики, ученые или писатели? Сколько учителей математики или писательского мастерства в обычной средней школе так же хорошо владеют навыками своей профессии, как ими владеет обычный бейсбольный тренер? И даже если учитель – настоящий мастер своего дела, то многим ли детям удается воочию увидеть, как он работает: пишет эссе, разрабатывает новый научный эксперимент или решает новую, незнакомую ему математическую задачу?

Представим, что мы бы учили детей играть в бейсбол так же, как преподаем им естественные науки. До двенадцати лет ребенок только читал бы о технике и истории бейсбола и время от времени выслушивал бы вдохновляющие истории из жизни великих бейсболистов. Он ставил бы галочки в тестах на знание правил бейсбола. Выпускнику колледжа, вероятно, уже разрешили бы – под строжайшим присмотром! – участвовать в постановочных воспроизведениях самых знаменитых матчей. И лишь на второй-третий год аспирантуры ему бы наконец позволили сыграть по-настоящему. Если бы мы учили бейсболу подобным образом, то, вероятно, успехи наших юных бейсболистов в первенстве детской Малой лиги были бы столь же скромными, как и их школьные оценки по физике, химии и биологии.

Фехтовальщик Матаюро и мой друг-радиожурналист учились не для того, чтобы сдать стандартизованный тест по фехтованию или выпускной экзамен по составлению подводок. Процесс и результат в их обучении были неотделимы один от другого. Ученичество в обучении игре в бейсбол не готовит вас к тому, чтобы стать бейсболистом, – оно просто делает из вас бейсболиста.

Формализованное школьное обучение по большей части заменило собой ученичество. Среднее и высшее образование были изобретены сравнительно недавно и распространились параллельно с промышленной революцией. Формальное образование и было разработано с тем расчетом, чтобы дать ученикам новые наборы навыков, необходимые для успеха в индустриальном мире. Школу изобрели, чтобы позволить детям детально овладеть техническими навыками чтения, письма и арифметики. И это не совпадение, что одновременно школа предоставила детям надежную защиту на то время, пока их близкие – впервые в истории человечества – стали подолгу отсутствовать дома: они теперь ходили на работу.

Эти школьные навыки, возможно, потрясающе важны в долгосрочной перспективе, но как таковой процесс овладения ими кажется довольно бессмысленным. Вы не делаете никаких увлекательных открытий, когда запоминаете совершенно условные и искусственные отношения между буквами и звуками или зубрите наборы вычислительных алгоритмов, таких как таблица умножения. Никому из людей, живущих в естественной среде обитания, и в голову бы не пришло искать такие соответствия или учиться чему-либо подобным образом.

Это совершенно не означает, что эти и подобные навыки не нужны. Наоборот, полностью овладеть ими, отточить их до автоматизма, уметь реализовывать их непосредственно и без малейших усилий – это было, есть и будет совершенно необходимо (хотя совершенно ясно, что в век компьютеров на смену навыкам арифметических вычислений должны прийти навыки программирования – точно так же как в школах сегодня учат печатать на компьютере, но не учат чистописанию). Автоматизация этих навыков необходима именно потому, что это позволяет нам применить нашу способность к научению на гораздо более обширном материале. Так, умение читать позволяет нам учиться у всех мастеров и специалистов, когда-либо живших где-либо на Земле, – а не только у тех, кто живет поблизости. Усвоив лишенные, на первый взгляд, какой-либо логики соотношения слов и звуков или зазубрив таблицу умножения, мы, в свою очередь, получаем возможность освоить куда более осмысленные навыки: умение написать сочинение, проверить научную гипотезу или проанализировать статистическую закономерность.

Проблема тут в том, как именно следует использовать естественные для детей способности к научению, чтобы помочь им овладеть этими неестественными для них навыками. Это важная и сложная задача, и психологи работают над ее решением уже многие десятки лет [218] Bransford, Brown, and Cocking 1999; Gardner 2011. . Например, мы уже пришли к пониманию, что определенные трудности с чтением, в частности дислексия, обычно связаны с тем, что ребенку трудно анализировать звуки языка [219] Snowling 2000. . Для того чтобы просто разговаривать, вам не нужно уметь анализировать звуки в тончайших нюансах, но этот навык необходим, если вам нужно соотнести звук и букву. Сходным образом психологи постепенно выявляют связь между интуитивным пониманием числа, которое мы наблюдаем даже у очень маленьких детей, и эксплицитными навыками математических вычислений [220] Halberda, Mazzocco, and Feigenson 2008. .