Мария-Луиза Франц - Архетипическое измерение психики

Тогда королева сделала все, о чем просил конь. Она откинула голову в сторону, разложила ноги по четырем направлениям, выбросила внутренности и села с детьми под ребрами. Тогда из ног выросли золотые тополя с изумрудными листьями, из внутренностей деревни, поля и пшеница, а из ребер золотой замок. А из головы внезапно забил серебристый ручеек. Одним словом, все страна превратилась в настоящий рай.

Здесь королева и осталась, и здесь король позже нашел ее, после чего все четверо жили долго и счастливо в королевстве, которое выросло из коня.

В этой истории мы находим позднее эхо древнеиндийского жертвоприношения лошади, как оно описано в начале Брихадараньяка/Упанишад:

Поистине, рассвет — это голова жертвенной лошади, солнце — ее глаз, ветер — дыхание, всеобъемлющий огонь ее рта. Год — тело жертвенной лошади, небо ее спина, атмосфера ее живот, земля — нижняя часть ее живота… Восходящее солнце — это ее передняя часть, заходящее солнце — задняя часть… Истинно, день был создан для лошади как жертвенное блюдо, которое стоит перед ней; Его место — мировом океан на востоке. Ночь была создана для жертвенной лошади как жертвенное блюдо, которое стоит за ним; его место в мировом океане в направлении запада… [81] Hume (tr.), The Thirteen Principal Upanishads, pp. 73 f. Quoted in modified form C.G. Jung, Symbols of Transformation, p. 280.

Как объясняет Юнг [82] C.G. Jung, Die Symbole der Wandlung, pp. 420f. (see Symbols of Transformation). , жертва лошади означает отречение от мира, жертву всей энергии, которая выливается в мир, и вход в творческое состояние интроверсии. Это относится и к жертвоприношению коня в нашей сказке. Золотой замок в прямоугольнике, обрамленном четырьмя золотыми тополями, — мандала; то есть архетипический образ, который в религиях Востока, в примитивных народах, и в нашей собственной традиции, является образом божества. Таким образом, четыре фигуры — король, королева и их два сына — входят в состояние прибежища в Боге. Структуры мандалы появляются в снах и фантазиях бессознательного у современного человека с таким же значением: как показал Юнг, они символизируют внутреннюю психическую целостность личности. В этом символе целостности психические расщепления исцеляются, и, соответственно, такие образы обычно появляются во времена крайних страданий и глубоких конфликтов. Их внешний вид передает чувство порядка в хаосе и обладает целебным эффектом. Психологически такой символ нельзя отличить от образа божества.

Туркестанская сказка, описанная выше («Волшебный конь») с особой ясностью показывает, почему животное помощник имеет чисто положительное значение в сказках: оно воплощает то, что сначала проявляется как животный инстинкт в человеке, но за ним скрыта тайна Индивидуации, то есть приобретения внутренней целостности. Любой, кто может войти в самый сокровенный центр своей собственной психики, свою Самость, защищен от нападений темных сил. Вот почему в Och герой спасается в виде зерна пшеницы и в «Волшебном Царе» в виде кремня. Оба являются символами воплощенной божественности или того, что в юнгианской психологии называется Самостью [83] О кремне как символе Самости, см. С.G. Jung, «The Visions of Zosimos», in Alchemical Studies, cw 13, pp. 203, 214, и о зерне пшеницы, «The Symbol of the Tree». Там же, p. 361. Also C.G. Jung, Die Symbole der Wandlung, pp. 59 8 ff., 610 ff. (see Symbols of Transformation). .

В высшей степени интересно отметить, что большинство тех символов, в которых вышеупомянутый смертоносный великан прячет свое сердце — остров, церковь, колодец, утка, яйцо и т. д. — также являются символами целостности. К сожалению, я не могу продемонстрировать этот факт в ограниченном пространстве, которое есть в моем распоряжении, но те, кто знаком с работами Юнга, это подтвердят. Таким образом, божественная целостность является стратегической «слабой точкой» злого. То есть, где у него есть сердце или его «смерть», это то, где он может быть уничтожен. В «Китайской Книге Перемен» говорится: Зло, которое живет в отрицании, не только лишь разрушительно для добра, но неизбежно уничтожает и себя в конце [84] Cf. also no. 36, «Six at the Тор». . Нет сомнений, что это так, потому что оно представляет собой только отделенную часть целого, по отношению к которой, по этой самой причине, целостность Бога в конечном счете превосходяща. В вышеупомянутой сказке частичное существование зла символизируется удалённостью сердца великана. Остров указывает на изоляцию доброты, от которой великан, несмотря ни на что, все же зависит. Но нельзя не удивляться, почему герой сокрушает яйцо, символ целостности, от которого зависит жизнь злого принципа? Можно было бы ожидать, что он скорее поможет его вылуплению, чтобы развить этот зародыш добра в темноте, а не разрушать его. Но, очевидно, тайная мягкость, добрый импульс, скрытый во тьме, слишком слаб, чтобы перерасти в истинную целостность; это только зародыш или начало, которое, согласно истории, не заслуживает того, чтобы быть защищенным или пощаженным. В некотором смысле именно добро, содержащееся во зле, делает зло настолько опасным [85] Cf. C.G. Jung, Essays on Contemporary Events, in cw 10. . Однако часто в таких случаях невозможно отделить добро от зла, так что слабый зародыш добра погибает вместе с темными силами, Или, применяя тот же принцип к отдельному случаю: даже если убийца, одержимый Дьяволом, имеет маленькое слабое место в душе, сентиментальная жалость не допускается, поскольку слабое место не слишком большое или достаточно глубокое, чтобы стать посевом добра, а просто помогает ему легче обманывать людей. Это жестокое понимание того, что этот широко распространенный тип сказки навязывает нам.

В жизни трудно решить, нужно ли нам пытаться развивать зародыш доброты злых людей, любящим приятием, или же мы должны уничтожить его безжалостно вместе со злом. Каждая ситуация такого рода представляет собой конфликт; человек призван сыграть роль судьбы. В этом отношении сказка не дает никакой помощи; как это часто бывает, она просто формулирует парадокс.

Вот латышская сказка, кажется, особенно ярко освещает это свойство [86] Lettische Märchen (Lettish Fairy Tales), no. 3. . Дровосек меряется храбростью с Дьяволом. Во время охоты на куницу, он теряется в лесу и встречает многочисленных животных, которые борются за привилегию пения панихиды по лосю, который только что умер. Он решает спор, спев сам. Вследствие этого благодарные животные вознаграждают его властью принимать их форму: муравей, муха, кошка, лев, борзая и т. д. Затем он пытается спасти принцессу, которая была принесена в жертву дьяволу. В форме муравья он следует за Дьяволом в гору, и в форме льва разрывает его на куски. Но тогда он сталкивается с проблемой: как он вернется в верхний мир? Оскверненная принцесса листает книгу мертвого дьявола и выясняет, что если какое-то алмазное яйцо, спрятанное на дереве, будет доставлено из ада в верхний мир, также будет подняться хрустальный замок, где находились и дровосек, и принцесса. В форме воробья дровосек находит яйцо. Он превращает себя в кошку, берет яйцо в рот, и тут же оказывается выпнутым в верхний мир привратником ада, который ненавидит кошек. Затем, с помощью яйца, он поднимает хрустальный замок, принцессу и все остальное, и живет потом с ней там счастливо.