Мария-Луиза Франц - Психотерапия

Социология обнаружила, что все группы образуются вокруг некоторой разновидности центра, который определяется как нечто, сконцентрированное в групповую тему, цель или намерение группы. От этого центра зависит существование всех групп. [159] См. Там же, стр. 32. Центром может быть чисто рациональная цель, как в спорте, коммерции и политических группах, или же он может принадлежать к высшему порядку, вроде тотемов у примитивных племён или символов религиозных обществ, [160] Поэтому нужно различать структурированные группы от сфокусированных групп (см. Sheperd, “Маленькие группы”, стр.3) где центр удовлетворяет «нуждам трансцендетного опыта». В группах психотерапии и терапевтических группах центр состоит в цели поддержания исцеляющих тенденций и тенденций более сознательного социального поведения и в цели взаимного воздействия друг на друга в процессе установления отношений.

И здесь снова пропущен один фактор: эффект архетипа. Некоторые группы, вроде коммерческих или спортивных групп или даже некоторых политических организаций имеют только сознательные рациональные цели, но как только в дело вступают некие скрытые или явные идеологические факторы, даже они становятся «эмоционально» связанными, и таким образом раскрывается тот факт, что они находятся под каким-то архетипическим влиянием. Чем больше эмоциональное влияние архетипа, тем больше становится «сцепленность» группы. Национал-социализм и коммунизм показывают это очень ясно: первый представляет собой возрождение вотанизма, а второй содержит искажённый миф о Спасителе. [161] См. Юнг «Человек и его символы».

С большей «сцепленностью» всегда возникает и большая агрессивность по отношению к аутсайдерам и «неверующим». Такие политические группы больше всего становятся похожими на паттерны групп с максимальной связью: религиозные объединения вокруг трансцендентного центра. Как мы видим на примере так называемых мировых религий вроде христианства, буддизма и ислама, «трансцендентный центр» может удержать вместе гораздо большие сообщества, нежели группы только с рациональной или полу-рациональной целью. Причина этого может быть найдена в том факте, что архетип Самости является более мощным архетипом, нежели любой другой . Он проявляет себя в образах монотеистического Бога или концепциях изначального единства сущего (Дао) или даже более часто в образах космического человека (Антропоса) или Богочеловека или мандалы, как символа, объединяющего противоположности (например, китайский тайцзи).

До того, как с Индией не соприкоснулись греки, даже Будду никогда не представляли в человеческой форме, только лишь в форме каменного колеса с двенадцатью спицами. До определённой степени тотемы примитивных сообществ отражают предчувствия этих великих символов, которые стали международными объединяющими силами и часто перекрывали или поглощали предыдущие локальные политеистические образы. Они примирили их в символе «Единства — множественности», который объединяет парадоксальным образом множество архетипов и единство коллективного бессознательного внутри одной формы. Но эти символы Богочеловека и образы мандалы объединяют множество форм не только в этом отношении; они также объединяют множество постольку, поскольку Самость внутри каждого человека является как его собственной уникальной Самостью, так и Самостью всех людей в то же самое время. В индуизме этот парадокс выражается идентичностью индивидуального атмана-пуруши с космическим Атманом – Пурушей. То же самое верно и для «Будды» или, скорее» «Ума Будды» в дзен и других формах буддизма. В нашем полушарии коллективный аспект символа Самости представлен идеей «Христа внутри нас», и в снисхождении Духа Святого, и в идее, что множество верующих образует видимое Тело Христово, Церковь. Таким образом, до сих пор Христос был нашим «групповым динамическим центром», это факт, который отражён в аллокуции ранних христиан, называвших друг друга «братьями и сёстрами во Христе».

В ранней церкви психическая жизнь этого архетипического центра группы базировалась не только на сознательной традиции, он оставался живым вследствие внутреннего опыта отдельных людей, такого как обращение св. Павла или Блаженного Августина, видения мучеников и святых и случаи чудес среди простых людей. Однако в более поздней церкви всё больше и больше доминировала тенденция к «цензуре» такого опыта, и коллективные сознательные нормы стали подавлять внутреннюю жизнь. Это привело к появлению разного рода движений, которые стали образовываться вокруг новых групповых центров.

Сейчас мы можем описать нашу ситуацию следующим образом: наиболее глобальными группами являются христианство с его символом Богочеловека, Христа; буддизм — с символом универсального Ума Будды; индуизм, ислам и марксизм. Официальный образ Христа страдает от отсутствия женского принципа, зла и материи, а Ум Будды — от отсутствия реальной земной жизни человека. Обе системы отвергают созидающую символы активность бессознательного у людей, которая проявляет себя во снах. В христианстве сны рассматриваются как опасно мистические и еретические, в буддизме — как принадлежащие миру иллюзий. У марксизма также есть символ идеального человека или Антропоса, но он кажется спроецированным не на одного человека, а на целый класс. (Тенденция проецировать его на отдельного человека выливается в запрещённый культ личности.) Согласно Карлу Марксу, трудящийся класс представляет собой настоящего человека, который единственный находится в гармонии с природой, альтруистичен, креативен и не подвержен невротической дегенерации. [162] См. Robert Tucker, “Philosophy and Myth in Karl Marx” (Cambridge: Cambridge University Press, 1963). Что ошибочного в этом символе марксистского Антропоса, так этот тот факт, что в нём есть только земной материал и только коллективное, даже коллективность сама по себе, и нет открытости в направлении любого индивидуального трансцендентного личного опыта. Маоизм всё ещё является загадкой для нас, потому что, как указывал Юнг, то, как марксизм будет ассимилирован высокоразвитым китайским умом, пока ещё невозможно предсказать.

Упадок великих интернациональных религиозных центрирующих систем и неудовлетворительная односторонность компенсаторного марксистского Антропоса привели современного человека к глубокой внутренней изоляции и одиночеству и пробудили у него большую нужду в социальных контактах. Это, без сомнения, вызвало новый вид групповых практик и экспериментов самых разных форм. Уже в 1923 году Юнг на своём семинаре в Корнуэлле предсказал, что если христианская система продолжит разлагаться, произойдёт регрессия в направлении тотемистских групп. Некоторые из них могли бы походить на митраистские культы с исключительно оскорбительным поведением. У других мог бы быть кроткий характер, и они могли бы играть роль невинных жертв. Мы сейчас видим, как это реализуется в террористических бандах и в «невинных» проповедниках мира.