Мария-Луиза Франц - Вечный юноша. Puer Aeternus

В этой главе мы видим, что царство Фо и его власть становятся такими же доминирующими, всесильными и абсолютными, какой была власть фон Шпата. Только здесь Ли притянут к земле, ввергнут в закон вечного превращения, чьей движущей силой является Эрос или даже сексуальность в самых разнообразных формах.

Следующая глава называется «Падение».

Мальчики подняли руки, приветствуя свет, но подул сильный ветер, и они решили, что надвигается буря. «Буря! Буря! — закричали они. — Приближается наше царство! Мы уже дома!»

«Мы уже дома! — повторил Фо, — мы нырнули в темные источники, чтобы вновь расцвести в мире!» Затем они рефреном запели фразу, которая постоянно повторяется в книге: «Время распадается, пространство растворяется, целостность (gestalt) уничтожается».

Мальчики, трепеща, окружили Фо. Фо опустил руки, и они задрожали от боли, и вскоре от боли дрожали уже все мальчики. Их лица вдруг увяли и постарели, их глаза ослепли, их кожа стала дряблой, а руки — тонкими и иссохшими. Все посмотрели на Фо, согнувшегося, словно под тяжелым бременем. Как из тумана, из него стали появляться человеческие фигуры. Они кружили над ним и растворялись в пустоте. Из других мальчиков, которые тоже дрожали от боли, появилось множество фигур: девушки, старики, призраки, ангелы, самые разные мужчины в самом разном одеянии и солдаты, облаченные в военную форму. Ли видел тысячи лиц. Он дрожал. Он кричал сам и слышал, как кричали другие. Их стоны смешались со звуками, которые издавали парящие над ними фигуры. Началась буря.

С каждой отделявшейся от мальчиков тенью их тела становились все более прозрачными, крики все более невнятными, движения слабели. Их тела засияли мягким внутренним светом, но череда фигур была бесконечной, ведь перед тем, как войти в царство, мальчики должны были выпустить на волю все образы, которые они принимали, т. е. бесконечное число собственных воплощений. Мальчики слабели, но их мучения были добровольными, поскольку страдания означали приближение царства. Все они смотрели на Фо и не замечали, как туман постепенно застилает далекие огни города, они не ощущали окружающей их враждебной атмосферы. Мальчики были парализованы своим тяжким бременем. Кто овладел ими? Кто к ним подкрался, чтобы схватить беззащитных слепцов? Внезапный раскат грома поверг мальчиков в шок. Облака, на которых они плыли, исчезли, земля разверзлась под ними. Они хотели закричать, но не смогли. Из уст Фо вырвалась почти беззвучная фраза: «Это… не… царство».

Изо всех своих сил мальчики старались держаться вместе, пока из них не были исторгнуты последние воплощения, но тут откуда-то появилась болотная топь и поглотила их. Веки Фо отяжелели. Ли видел, как Фо упал на землю, но не мог даже тронуться с места, чтобы прийти на помощь. Над ними кружили разноцветные птицы, а в середине группы мальчиков появились странные фигуры. Они молча приблизились к застывшим детям и взяли их за шею, чтобы поцеловать.

Во взгляде некоторых мальчиков появился немой ужас. Страх придал им новые силы, и они стали отталкивать от себя незнакомцев. Однако кто-то из мальчиков позволил себя поцеловать. Как только один из незнакомцев приблизился к Фо, Ли закричал: «Очнись! Очнись!»

Но Фо его не услышал, и незнакомец склонился над ним. Но едва тот притронулся к мальчику, как тот вскочил на ноги и закричал: «Остановитесь! Спасайтесь! Убирайтесь вон!» Нескольким мальчикам удалось себя защитить, пока на них смотрел Фо, и с огромными усилиями они очнулись. «Ко мне! Ко мне!» — кричал Фо остальным, но было уже слишком поздно. Они оказались жертвами незнакомцев, погрузились в смертельный сон и уже не могли слышать Фо. Пришельцы выдували парящие, высвобожденные тени, которые растворялись в воздухе. Затем незнакомцы ушли, не оглядываясь, захватив с собой пленников, и чем больше они удалялись, тем более прозрачными и похожими на стекло становились их фигуры.

Ли оказался на просторной ледяной поверхности. «Что случилось? — спросил он себя. — С тех пор как враг преградил дорогу в царство, с нами что-то произошло. Мы безнадежно потерялись в этой неразберихе. Мы больше не узнаем друг друга. Наша группа распалась».

Солнце стало красным. Порывами ветра смело весь снег со льда. Лед стал похожим на зеркало, и Ли почувствовал, что замерзает.

Здесь мы сталкиваемся с энантиодромией другого свойства. Точно так же, как и в эпизоде коронации Мельхиора-Ли, когда он закричал, что хочет убраться оттуда, и его унесли мальчики, здесь, оказавшись у границ царства, почти избавившись от всех своих воплощений (в восточном понимании — освободившись от кармических проекций, от вовлеченности в действительность и устремляясь к царству, к открытию Самости), [в его судьбу] вновь вмешивается противоположный полюс. Маятник вновь качнулся в другую сторону. У мальчиков отсутствует поворотная точка, что и привело опять к бессмысленной энантиодромии.

На практике это лучше всего проиллюстрировать на изменяющемся состоянии шизофреников. В какие-то периоды они полностью находятся во власти коллективного бессознательного, в процессе постоянного внутреннего превращения; они даже не могут точно определить, кем являются в конкретный момент: Богом, Иисусом, Древом жизни или островом из золота и серебра. Они могут сказать: «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир!» — такие высказывания характерны для переживаемого ими момента. Находясь в подобном состоянии, человек оказывается во власти коллективного бессознательного, в процессе вечного изменения. Но если в приступе шизофрении присутствует какой-то неизлечимый (fatal) компонент, то в материале появляются рациональные фрагменты. Например, пациент сначала заявляет: «Я Иисус Христос, я Мировое Древо», что вполне предсказуемо, но затем он продолжает: «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир!» и привносит в свое высказывание абсолютную банальность, фрагмент обыденной внешней реальности, который нарушает гармонию проявления коллективного бессознательного. Благодаря этому сразу можно распознать шизофреническое содержание, поскольку в более значимый материал внедряются фрагменты интеллектуальной банальности.

Можно сказать, что в таком материале присутствуют фрагменты фон Шпата: стеклянное царство разбилось и нашло основу в материале коллективного бессознательного. Сказать «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир» значит сказать абсолютную чепуху, но сказать «Я есть Христос и Мировое Древо» значит сказать нечто очень важное, ведь внутри Самости у каждого из нас есть божественный источник, и христианин должен принять этот факт с известной долей скептицизма.

Если аналитику удается отделить один материал от другого, то болезнь поддается лечению. Однако, если пациент пытается справиться с заболеванием только с помощью лекарств, не разбирая [свое состояние] в деталях, он попадает в ригидную норму, типичную для постпсихотического состояния. Он становится жестким, психически нормальным и высокоинтеллектуальным. Он осуждает все, что когда-то переживал, утверждая, что не хочет об этом говорить. Он подавляет свои переживания, сохраняя ригидную норму достигнутой рассудительности, которая обычно является стандартом коллективного сознания, достаточно скудным с интеллектуальной точки зрения.