Леон Шерток - Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда

Таким образом, остается неизвестным, в каких выражениях Фрейд представил теорию Шарко. Но во всяком случае, в 1888 году он изложил ее со всей четкостью: «Важнейшей характеристикой истерических расстройств является то, что они ни в какой форме не отражают картину анатомического состояния нервной системы. Можно сказать, что истерии неведома наука о структуре нервной системы, так же как она была неведома нам самим, пока мы ее не изучили» {174} . Во французском варианте «Сравнительного исследования» Фрейд повторил это утверждение: «В параличах и иных своих проявлениях истерия как будто знать не знает об анатомии» {175} . Эта работа была почти закончена в 1888 году, но по невыясненным причинам Шарко получил ее только через пять лет. Стрейчи {176} предполагает, что три первые главы, написанные с неврологическим уклоном, были завершены в 1888 году или даже раньше, тогда как новаторскую четвертую, имеющую психологическую направленность, следует датировать 1893 годом; в ней мы встречаем в скрытой или даже явной форме те понятия, которые занимали Фрейда в эти пять лет: вытеснение, отреагирование и принцип постоянства. По мнению Стрейчи, Фрейд, возможно, намеренно задержал публикацию статьи, пока новые идеи окончательно не созрели: ведь они должны были объяснить клинические явления, описанные в предыдущих главах.

К тому же Фрейду удалось выразить свои положения столь четко благодаря тому, что основополагающая идея в разных формах много раз высказывалась уже задолго до него. Еще в 1893 году Фрейд признавал, что у него были предшественники {177} , поскольку он выразил согласие с идеями, «которые г-н Жане изложил в последних номерах „Архивов неврологии“». Речь, по-видимому, шла о работе Жане об истерической анестезии {178} . При частичной анестезии, писал Жане, «то, как мы себе представляем наши органы, играет важную роль…». Фрейд, следовательно, готов отдать Жане первенство в постулировании этого тезиса, но он как будто забывает при этом, что он сам высказал эту гипотезу во всех ее наиболее существенных моментах в 1888 году! Правда, годом раньше тот же Жане был близок к такому выводу {179} . «Анестезия, — писал он, — системная или даже общая, достигнутая посредством внушения или вызванная истерией, не является истинной анестезией…» Мы могли бы вернуться еще на один год назад, ибо Жане ссылается на Бернгейма, который, исследуя «негативные галлюцинации», уже догадывался, что при экспериментальных параличах или анестезии никаких анатомических или физиологических нарушений не наблюдается.

Конечно, прослеживая эти сложные «цепочки влияний», о которых мы говорили в начале нашей книги, можно было бы обратиться к более ранним периодам. И все же только Фрейд сумел сделать выводы из столь известных ныне клинических и экспериментальных данных, причем именно в Париже определился ход мысли, приведшей его впоследствии к объяснению параличей и других истерических симптомов психическим механизмом, который и придает им смысл. При таком истолковании истерический симптом становится символическим выражением бессознательного фантазма [74].

Во время пребывания в Сальпетриерской клинике Фрейд наблюдал случаи большого невроза, или истерической эпилепсии, и это зрелище произвело на него сильнейшее впечатление как в интеллектуальном, так и в эмоциональном плане; большая истерия послужила наряду с экспериментальным параличом одним из первых импульсов для будущих открытий Фрейда.

Напомним, что Шарко различал два вида истерической эпилепсии: истероэпилепсия «с раздельными припадками» {180} , в которой истерические кризы (attaques) перемежаются с эпилептическими кризами (acces), и истероэпилепсия со «смешанными припадками», когда наблюдается только истерический криз, одна из фаз которого может, однако, выглядеть как эпилептический припадок. В дальнейшем Шарко отказался от термина «истероэпилепсия» ввиду возможной путаницы с чисто эпилептическими феноменами и заменил его термином «большая истерия». Поль Рише выделяет в большом истерическом припадке четыре фазы, подробно и точно описанные в его труде «Большая истерия, или истероэпилепсия» {181} .

Мы будем придерживаться более краткого описания, данного Фрейдом вслед за Шарко {182} . Три первые фазы — это «эпилептиформная» фаза с характерными движениями, напоминающими эпилептические; фаза «большого двигательного возбуждения» с резкими судорожными поклонами, «истерической дугой», конвульсиями и т. п.; «галлюцинаторная», или фаза «страстных поз», когда больной изображает сцены, соответствующие галлюцинаторным переживаниям и часто сопровождающиеся речью. (По описанию Рише, «больная участвует в сценах, нередко играя в них главную роль» {183} .) Четвертая фаза — завершающий бред — имеет место не всегда и иногда опускается в работах Шарко. Обратим внимание на существенную деталь: Шарко оценивает бурные движения второй фазы как «противоречивые, алогичные», а «страстные позы» третьей — как «логичные». Несомненно, он видел в последних некую экспрессивную логику, или, как мы бы сказали, «смысл» {184} .

Как и все, кто интересовался в тот период большим неврозом, Шарко основывался на работах Брике {185} и не раз воздавал должное его фундаментальному труду; Шарко видел реальную заслугу Брике в том, что «он в своей прекрасной книге неопровержимо установил, что истерия, так же как и другие патологические состояния, имеет свои правила, свои законы, которые при внимательном и систематическом наблюдении всегда можно обнаружить» {186} . И действительно, Брике отметил все проявления большой истерии, описанной позднее Шарко, но Шарко стремился внести ясность, заключая феномен в более точные нозологические рамки. Тенденция к классификации составляет характерную черту той эпохи: мы встречаемся с ней не только в связи с изучением истерического невроза, но также и в психиатрии — в исследовании психозов, — где делаются попытки выработать строгие нозологические определения [75]. Шарко хотел объяснить неврозы теми же физиологическими и анатомическими законами, что и неврологические заболевания. Иначе перед ним вставал призрак «воображения», который столетием раньше преследовал членов королевских комиссий. Между тем Шарко прекрасно знал, что невроз — это болезнь sine materia, что он в отличие от неврологических болезней лишен какого бы то ни было патолого-анатомического субстрата, обнаруживаемого при вскрытии трупа. Тогда Шарко постулировал, что в основе невроза лежит «функционально-динамическое нарушение», выявить которое — дело будущего. Стремление найти анатомическое соответствие между неврозом и неврологическим заболеванием помешало ему понять, что его постулат приходит в противоречие с его же собственными клиническими наблюдениями. Шарко, правда, мог знать, что тот или иной истерический симптом приобретает иногда видимое сходство с неврологическим симптомом, но он наблюдал и другие случаи (например, психические параличи), когда клиническая картина оказывалась совсем иной. Более того, понимая, что истерические симптомы являются результатом психической травмы, он тем не менее не мог допустить, что они возникают без поражения нервной системы.