Леон Шерток - Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда

Это лишь несущественный аспект проблемы и небольшое заблуждение (курсив наш. — Л. Ш., Р. С). Область, в которой Шарко предстает как гениальный клиницист, — это его методическое, отвечающее всем требованиям научной медицины исследование истерии как заболевания… Высшее достижение исследований Шарко в области истерии, достижение, которое не утратит своего значения и будет служить руководством для многих поколений врачей, — это доказательство существования истерии у мужчин и великолепная работа о травматической истерии и особых видах параличей с контрактурами и иногда болевыми симптомами; об истеротравматизме и травматическом неврозе!» {262} . Гилен, последователь Пьера Мари, опубликовал в 1955 году биографию Шарко, где он восстанавливает подлинное значение работ Шарко по истерии. Касаясь обвинения в «небольшом заблуждении», выдвинутого его предшественником по поводу гипноза, Гилен находит смягчающие обстоятельства в том, что «эти работы оказали влияние на последующие исследования в области психоанализа» {263} .

Из сказанного напрашивается вывод, что в стремлении любой ценой найти обоснование для какого-либо положения даже такой добросовестный историк, как Элленбергер, может прийти к ошибочным заключениям. Он оспаривает не только оригинальность работ Шарко, но и значение влияния Шарко на Фрейда {264} ; по его мнению, это влияние в некотором отношении оказалось даже вредным, хотя его значение общепризнано, в том числе и самим основателем психоаналитического учения. Критический разбор позиции Элленбергера проводится в одной из наших работ, которая была частично использована при написании данной книги {265} . То, что Элленбергер, с одной стороны, и мы — с другой, исходили из одних и тех же фактов, но по ряду вопросов пришли к различным выводам, показывает, насколько трудна задача создания объективной истории психотерапии. На посвященной Фрейду конференции Элленбергер представил свой труд как «пример применения историко-критического метода» {266} , а себя — как сторонника «беспристрастных исследований, основанных на строго научных методах» {267} .

Между тем его толкования не кажутся нам безупречно объективными. В любой интерпретации неизбежна известная доля субъективности, но все же мы полагаем, что наши аргументы опираются на бесспорные данные. Возможно, что будущие исследования прольют новый свет на рассматриваемый вопрос.

Ратуя за научную объективность, Элленбергер разделяет взгляды, изложенные в работе Гиклхорна и Гиклхорн {268} . Эти авторы берут под защиту венские медицинские круги и утверждают, что Фрейду не доводилось испытать ни несправедливости, ни антисемитизма. Слишком медленное продвижение Фрейда по ступеням академической карьеры они объясняют тем, что он имел звание доцента только по неврологии, в то время как университетские кафедры отдавали предпочтение тем, кто, как, например, коллега Фрейда Вагнер-Яурегг, обладал доцентским званием и по неврологии, и по психиатрии. Эти авторы приводят ряд ценных документов, иллюстрирующих служебный путь Фрейда, но им не удается избежать субъективности в истолковании фактов. Не анализируя подробно их работу, мы хотели бы только указать, что они ставят на одну доску Фрейда и Вагнера-Яурегга. Разумеется, нет нужды преуменьшать значение работ последнего; предложенный им метод лечения общего паралича пиротерапией [107]ознаменовал важный этап в развитии психиатрии (это достижение принесло ему единственную Нобелевскую премию по психиатрии). Но нет сомнений, что влияние учения Фрейда на всю современную культуру было во всех отношениях несравненно более значительным и разносторонним.

Несмотря на эти оговорки, работа Гиклхорнов позволяет устранить несколько преувеличенные представления о враждебности к Фрейду со стороны некоторых его коллег. Кое-кто нападал на него, другие проявляли безразличие; но были и такие, кто, не разделяя взглядов Фрейда, честно содействовал его академическому продвижению. В их числе были Крафт-Эбинг, Нотнагель и другие. Сам Фрейд признавал их заслуги в этом плане {269} [108].

Мы помним, каким путем Фрейд преодолел душевный кризис в период пребывания в Париже: столкнувшись в Сальпетриере с проявлениями истерии (и гипноза), он принял разработанную Шарко и его помощниками систему защиты, которая состояла в деперсонализации отношений врача и пациента. Была ли эта система защиты достаточной, когда из пассивного наблюдателя Фрейд превратился во врача, «практикующего» гипноз? Такая ситуация возникла в декабре 1887 года.

В течение нескольких последующих лет Фрейд еще мог довольствоваться защитой посредством деперсонализации и лишь постепенно осознал ее недостаточность. И тогда он нашел иное и совершенно оригинальное решение. Он пришел к открытию фундаментального понятия психоанализа — трансфера.

Нет нужды доказывать важность этого открытия, начавшего новую эру в психотерапии. Его оригинальность состоит в том, что оно выявляет неведомые до того времени динамические силы, действие которых проявляется в отношении врача и пациента и в том, что оно преодолевает сопротивление, которое с конца XVIII века (когда психотерапия вступила в экспериментальную фазу своего развития) скрывало истинную роль каждого из участников этого отношения. Фрейд был первым, кто сумел выделить взаимообъединяющие их аффективные токи. Сегодня, кажется, можно с полной уверенностью утверждать, что открытие трансфера было первым капитальным открытием Фрейда, расчистившим путь для всех последующих.

Среди возможных источников, питавших мысль Фрейда, следует отметить давнее наблюдение, что поведение загипнотизированного человека по отношению к гипнотизеру напоминает поведение ребенка по отношению к родителям [109]. Заметим также, что мысль о переживании заново прежнего эмоционального опыта сама по себе уже входила в катартический метод.

К какому времени восходят истоки этого открытия и каковы были пройденные на пути к нему этапы? Не имея свидетельств самого Фрейда, мы не располагаем достаточными данными. Психоаналитическая литература ничего не говорит об этом, за исключением единственной статьи Т. С. Саса {270} , высказавшего ряд гипотез, к которым мы еще вернемся. Однако публикации двадцати последних лет, посвященные истокам психоанализа, и среди них биография Фрейда {271} , его переписка {272} и первый том лондонского издания Фрейда, дали новые сведения по этому вопросу.

Прежде чем перейти к открытию трансфера, следует рассмотреть отношение Фрейда к гипнотизму до 1887 года (когда он начал применять его во врачебной практике).