Леон Шерток - Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда

В течение двух веков после того как Месмер ввел гипнотическое внушение в область научного эксперимента, оно неустанно возбуждало философские размышления. И это неудивительно, ибо гипносуггестия связана одновременно и с воздействием одного индивида на другого, и с отношением между психическим и соматическим внутри одного индивида. Восстанавливая в правах чувство, аффективность, месмеризм развивался на гребне мощной романтической волны, которая хлынула в Европу в конце XVIII века (Месмер приехал в Париж в 1778 году — в год смерти Вольтера). От философии до политики нередко всего один шаг, и, хотя сам Месмер политической деятельностью не занимался, некоторые его ученики — Бергасс, Бриссо, Лафайет — сыграли важную роль во Французской революции.

В XIX веке во Франции животным магнетизмом, гипнозом интересовались главным образом медики. Университетская философия, которая все более и более оказывалась под влиянием позитивистского рационализма, не проявляла к ним особенного интереса. Напротив, писатели, например Гюго, Бальзак, Бодлер, Нерваль, Фурье, испытали сильное влияние идей, прямо или косвенно (через Сведенборга и Сен-Мартена) связанных с животным магнетизмом. В то же время в Германии он привлекает внимание величайших мыслителей: Гегеля, Фихте, Шеллинга, Шопенгауэра, Фехнера.

Лишь в конце XIX века, после работ Шарко, к гипнозу вновь обращаются французские философы. Так, проблема гипнотической и истерической диссоциации (раздвоения личности) вызвала живой интерес Поля Жане, Пьера Жане, Бергсона. Однако закат гипноза в психотерапии после смерти Шарко изгоняет его и за пределы философии. Лишь совсем недавно он вновь проникает в философию. Помимо уже упоминавшихся нами психоаналитиков — Маннони и Рустана, — назовем здесь также последователей Деррида из Страсбургского университета (Микель Борш-Якобсен, Филипп Лаку-Лабарт, Жан-Люк Нанси), а кроме того, ученика Жирара Жан-Мишеля Угурляна. Все они принадлежат к весьма влиятельному течению современной мысли, с которым связаны имена Хайдеггера, Бубера и Левинаса; их цель — «деконструировать» философию субъекта, или, иначе говоря, заново определить «я» в терминах другого, а тем самым осуществить переворот во всей более чем двухтысячелетней западной философии…

Не наша задача исследовать здесь эти проблемы с философской точки зрения. Отметим лишь, что в основе книги Угурляна {472} «Мим под именем желание» лежит понятие подражания (mimesis), которое, по мнению автора, господствует в гуманитарных науках, подобно тому как понятие гравитации — в физических науках. Именно через подражание, имитацию и представление Угурлян объясняет феномен внушения. Мы несколько подробнее остановимся на книге Борш-Якобсена «Субъект у Фрейда», поскольку в ней заметное место отводится гипнозу. Автор обращает особое внимание на те явления в гипнозе, которые стирают различия между «я» и другим. Он признает сходство своих взглядов с позицией Рустана, также отмечая солипсизм Фрейда. Он считает, что «гипнотическое внушение вновь появилось внутри психоанализа как такового» {473} . Лучшее доказательство этому автор находит у самого Фрейда, который в 1917 году писал: «Мы должны дать себе отчет в том, что, отказавшись от гипноза как приема, мы вновь столкнулись с внушением в форме трансфера» {474} . Эта фраза кажется Борш-Якобсену весьма «озадачивающей»: «Если трансфер и внушение — лишь различные названия одного и того же [150], то загадка внушения неизбежно бросает тень и на трансфер и на все то, что связано с ним в психоанализе, а в каком-то смысле и на весь психоанализ» {475} . Еще в 50-е годы на это высказывание Фрейда обратила внимание Ида Макалпин {476} в своей статье из «Psychoanalytic Quaterly» [151]. Однако, как я отметил в 1963 году {477} , никто из психоаналитиков, казалось, не был «озадачен». Статья Макалпин появилась на французском языке в 1972 году, но отклика не получила.

Борш-Якобсен находит и другие удивительные суждения в «Психологии толпы и анализе Я»: «Если в главе IV („Внушение и либидо“) выражалось намерение перевернуть распространенное объяснение поведения толпы гипнозом, поскольку толпа рассматривается как следствие или проявление либидо, то в главе VIII („Влюбленность и гипноз“) все ставится на свои места, то есть попросту возвращается к исходной точке. Таким образом, этот путь ни к чему ни приводит, правда, в итоге психоанализ оказывается полностью перевернутым, упраздненным».

Начнем с того, что в вышеупомянутой IV главе не говорится о гипнозе, а лишь о внушении. Фрейд сближает эти понятия, но не отождествляет их.

Несомненно, однако, что объяснение психологии толпы гипнозом в главе IV подвергается сомнению в главе VIII: «С помощью гипноза легко можно было понять загадку либидо толпы, если бы он не включал в себя такие его черты (например, состояние влюбленности, лишенное прямой сексуальной направленности), которые до сих пор не поддаются рациональному объяснению» {478} .

Однако вывод на основании этого фрейдовского высказывания о том, что психоанализ оказывается тем самым «полностью перевернутым, упраздненным», — явное преувеличение. Даже если, как считал Фрейд, гипноз действительно не может объяснить психологию, тем не менее нельзя отрицать, что эта аналогия с гипнозом ее все же проясняет. Фрейд отвергает гипноз как то, что не поддается рациональному объяснению и не имеет сексуальной направленности. В позиции Фрейда возникает любопытное противоречие. Так, он признает, что либидо может воплощаться в формах, исключающих сексуальную связь (сыновняя и родительская любовь, дружба и т. д.): существование таких форм привязанности для него не проблема. Однако в отношении гипноза его позиция двусмысленна и даже противоречива: либо, как в «Психологии толпы и анализе Я», Фрейд связывает гипноз с несексуальным либидо, либо, как, например, в своей автобиографии (1925) (пересказывая известный инцидент с пациенткой, которая бросилась ему на шею после гипнотического сеанса), он высказывает догадку о сексуальном характере гипноза.

Как разрешить это очевидное противоречие? Очевидно, в обычной ситуации гипноза — той, которую пережил Фрейд, — именно близость лиц противоположного пола порождает желание. А в таком случае эротическая направленность порождается вовсе не гипнозом как таковым, о чем свидетельствуют при образовании толпы отношения вождя с индивидами и индивидов между собой. Однако именно этот лишенный секса гипноз Фрейд считает иррациональным. Значит, другие формы либидо, лишенного сексуальной направленности, он считает рациональными. Но что означают в этом случае сами термины рациональное — иррациональное? Имеют ли они отношение к природному — культурному, врожденному — приобретенному? Эти вопросы, по-видимому, неразрешимы. Они связаны с той антропологической ориентацией Фрейда, которую не разделяет большинство современных психоаналитиков. По словам Андре Грина, «современные психоаналитики не обладают мужеством Фрейда, а кроме того, замкнуты в пределах собственного опыта», а потому не могут поставить те общие проблемы, которые нас сегодня волнуют {479} . В отличие от психоаналитиков философы тщательно исследуют работы Фрейда по социальной психологии, но остаются пока на стадии гипотез. Помимо уже названной книги Борш-Якобсена, отметим ранее опубликованную статью Лаку-Лабарта и Нанси «Паника в политике» {480} , где, в частности, ставится вопрос о взаимосвязях между предметным отношением либидинозного типа и идентификацией, которая, по-видимому, не зависит ни от эротической направленности, ни от сублимированной сексуальности, а также вопрос об отношениях между идентификацией и Empathie [152].