Леон Шерток - Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда

Поскольку мы подходим к вопросу о том, что в гипнозе принадлежит природе и что — культуре, уместно обратиться к исследованиям в области на первый взгляд далекой от нашей темы, — к этологии. В связи с этой проблемой, хотя и по другому поводу — запрещения инцеста — этология вернулась к обсуждению представлений, которые считались не врожденными, а приобретенными. Антропологи до сих пор рассматривали запрет инцеста как «основной путь, на котором, посредством которого и благодаря которому совершается переход от природы к культуре» {481} . Однако этологи убедительно показали, что у некоторых животных существует биологическая детерминанта предотвращения инцеста {482} .

Более того, Боулби (профессиональный психоаналитик) попытался применить принципы этологии к человеческой психологии. Именно этим путем он пришел к понятию привязанности, в которой он видит несексуальную биоаффективную связь. Если Лоренц {483} пользуется термином «Bindung» [153]то Харлоу в результате наблюдений за обезьянами различает также собственно сексуальное и аффективное поведение, причем термин «аффективное поведение» он предпочитает термину «привязанность» [154] {484} .

Какую связь можно установить между понятием привязанности и понятием либидо? Эта проблема широко, бурно, но пока безрезультатно обсуждается психологами, этологами и психоаналитиками {485} . Сопоставление гипноза у животных и у человека могло бы помочь ее прояснению. Вспомним, что Фрейд и Павлов, каждый на свой лад, предполагали существование точек соприкосновения между тем и другим. Этологи не говорят о гипнозе, за исключением Альберта Демаре {486} , который устанавливает соответствие между гипнозом у человека и привязанностью у животных. Это сближение подтверждает ранее выдвигавшуюся нами мысль о наличии у гипноза биологической основы {487} .

Уже Фрейд, объявляя, что «гипнотизер пробуждает в субъекте часть его архаического наследия» {488} , включил гипноз в филогенетический процесс. Конечно же, гипноз у человека имеет особые черты: это, по сути, яркий пример эмпатии, которая не тождественна привязанности у животных. Возвращаясь к ранее поставленной проблеме, мы видим, что этологические исследования подкрепляют точку зрения, согласно которой природа гипноза, а также «привязанности», не связана с сексуальностью. Это, однако, вовсе не означает, что нам удалось раскрыть тайну гипноза, поскольку на нашем пути встало столь же загадочное понятие эмпатии.

Признание этого теоретического тупика не должно, однако, останавливать повседневную практическую деятельность психоаналитика. Харлоу предупреждает: «Опасно ставить практику на первое место перед научными данными» {489} . Но можем ли мы поступить иначе? Должны ли мы в стремлении понять эмпатию ждать, покуда философы не постигнут ее истинную природу, покуда не будет разрешен вопрос о том, «устраняет» ли эмпатия расстояние между «я» и другим (Липпс) или сохраняет его (Гуссерль). Какой бы интерес ни лежал в основе этих размышлений, практик может лишь заключить их в скобки, рассматривая эмпатию прежде всего как такое явление, при котором между двумя субъектами с их неповторимым телесно-аффективным обликом «проходит ток». Еще Спиноза на свой лад утверждал неразрывность тела и аффекта. Фрейд также подчеркивал, что «я» — это прежде всего телесное «я» {490} . Сома — это индивидуальная и неустранимая реальность, которая сопротивляется всем формам «слияния». Именно об этой реальности склонны подчас забывать философы, ниспровергающие «миф о единстве» {491} . Отвлекаясь от телесного измерения, невозможно очертить практические и теоретические проблемы внушения.

В наши дни научной теории внушения не существует, есть лишь несколько гипотез. Несмотря на то что глубинные схемы, действующие в психоанализе, нам неведомы, психоаналитическая теория, особенно во Франции, становится все более самоуверенной и догматической. Каждая новая теория оказывается догматичнее и прямолинейнее своей предшественницы. Библиотечные полки ломятся от книг, посвященных этой теме. Их авторам подчас нечего сказать нового или важного. Это лишь вопрос о власти в культуре, власти как социальном институте, представленном во множестве школ, группировок, кружков, причисляющих себя к психоанализу. Средства массовой информации охотно предлагают свою помощь в этом деле — и все это обрушивается на широкую публику. Как долго все это может продолжаться? Не будучи пророком, можно все же предположить, что наступит день, когда обнаружится слабость всех этих догматических построений — однако с риском, что при этом и бесспорные достижения психоанализа будут выплеснуты, как ребенок вместе с водой. Чтобы сохранить эти достижения и по возможности расширить их, необходимо покончить с бесплодными спекуляциями и вновь прислушаться к голосу реальности.

В своей последней работе «Век толпы» Серж Московией выдвигает на первый план гипносуггестию как «основную модель социальных действий и реакций» {492} . Тем самым он воскрешает из забвения книги Густава Лебона и вновь обращает внимание на «Психологию толпы и анализ Я» Фрейда. Оба они вдохновлялись работами Шарко и Бернгейма в великую эпоху гипноза (1880–1890). «Явления, наблюдаемые в микрокосме больницы как особой лаборатории, представляют явления социального макрокосма», — пишет Московией {493} .

В своей работе «Психология толпы» Лебон {494} рассматривает гипнотическое внушение как парадигму влияния межличностных отношений, объясняющих поведение толпы, и в частности отношения между массами и вождями. С этим соглашается и Фрейд в вышеупомянутой работе. Однако в сравнении со своим предшественником Фрейд предлагает также и новые объяснения гипноза, опираясь на такие понятия, как «идентификация», «либидо», «Сверх-я», «примитивная орда» и др. (о трансфере речь не идет). Московией считает, что Фрейд, «который так и не смог свести счеты с гипнозом» {495} , «вновь встречается с гипнотическим внушением, на этот раз в массовой психологии» {496} . Привлекая для сравнения теории Эйнштейна, он полагает, что индивидуальная психология у Фрейда соответствует частной, а психология масс — общей теории относительности {497} . Московией замечает, правда, что эта общая теория Фрейда осталась почти незамеченной его последователями.

Возникает вопрос, не объясняется ли такое невнимание той ролью, которую Фрейд отводит гипнозу? Поскольку, создавая психоанализ, Фрейд отказался от гипноза, его ученики и не поняли, что много лет спустя он вновь вернулся к гипнозу, тем более что этот возврат, по сути, ограничился признанием неразрешенности самой проблемы. Весьма показательна в этом смысле реакция на книгу Московией в среде психоаналитиков.