Эстер Хардинг - Психическая энергия: превращения и истоки

Когда человек обнаружил, что условия жизни не адаптированы к его нуждам и необходимость защитить себя от голода толкает его на выполнение сложных задач, присущая всем организмам склонность к бездействию приобрела иной аспект. Из «естественного образа жизни» она превратилась в его случае в величайшую помеху выживанию. Вероятно, борьба с собственной инертностью была самым тяжелым сражением человека в его истории.

Однако Мать-Природа наделила всех своих детей, как растения так и животных, стремлением выжить во что бы то ни стало, называемым инстинктом самосохранения.

Этот инстинкт отвечает за удовлетворение естественных нужд, обеспечивающее нормальное состояние и продолжение жизни организма. Эти нужды разделяются на два типа: во-первых, потребность в утолении жажды и голода; во-вторых, необходимость защиты от неблагоприятных внешних условий, включая жару и холод, повреждения и заболевания, а также опасность от враждебно настроенных животных и людей. Для того чтобы человек мог отвечать этим фундаментальным требованиям, ему было необходимо преодолеть свою примитивную инертность.

Потребности в воде и пище, укрытии и защите от врагов настолько фундаментальны, что природа вознаграждает их удовлетворение, так сказать, ощущением блаженства. Голод и холод вызывают дискомфорт задолго до того, как возникает угроза самой жизни.

Состояние сытости, ощущение тепла и защищенности от 73 стихий доставляют величайшее удовольствие. Если бы это было не так, вряд ли человек и животные предпринимали усилия для обеспечения благоприятных условий жизни, так как недоставало бы стимулов, необходимых для пробуждения от летаргии.

Побуждающий к активности импульс1, наблюдаемый даже у очень низко организованных животных форм, по всей вероятности не приводил бы к целенаправленному усилию по обеспечению еды и укрытия, если бы не управлялся фактическим неудобством или опасением дискомфорта. Эти соображения, очевидно, определяют активность людей примитивной культуры. Без таких стимулов даже современному человеку может недоставать инициативы, требуемой для преодоления летаргии и выполнения необходимой задачи, даже если разум подсказывает, что ее желательно выполнить.

Врачам хорошо известно, как нелегко убедить пациента продолжить лечение болезни, если она больше не вызывает боли или дискомфорта, даже если его неоднократно предупреждают о том, что это крайне необходимо. Если это верно по отношению к цивилизованным и образованным людям, то едва ли стоит удивляться, что представители примитивной культуры редко предпринимают какие-либо усилия в отношении заботы о собственном здоровье до тех пор, пока они не оказываются больны настолько, что не могут передвигаться, и откладывают поиски пищи до того момента, пока не ослабевают от голода. Совсем недавно отдельные, на первый взгляд совсем не примитивные народы, не смогли заставить себя подготовиться к своей защите вплоть до момента фактического нападения на них, даже несмотря на то, что их соседи уже подверглись опустошению со стороны агрессивного и воинственного противника. Эти реакции показывают, что инстинкт самосохранения еще не модифицировался под влиянием сознания2 до такой степени, чтобы адекватно соответствовать сложным требованиям современной жизни. Вышеупомянутые народы — представляющие практически все нации мира — фактически далеко не сознательные и саморегулирующиеся организмы; тем не менее, они все же зависимы от грубо действующего инстинкта сохранения жизни.

В примитивных сообществах, где искра сознания едва тлеет и люди еще мало способны инициировать добровольные действия с целью улучшения своего положения, преодолеть внутреннюю лень их заставляет, главным образом, голод. В нашем собственном случае, во времена достатка и процветания, принято считать, 74 что первостепенной внутренней движущей силой служит сексуальность. Но это обусловлено лишь тем, что в результате организованной работы и разумного распределения достаточного количества продовольствия была снята безотлагательность давления голода. Подобные условия абсолютно неведомы народам примитивной культуры. Голод оказался строгим учителем, научившим человека возделывать поля и браться за многие утомительные дела, совершенно чуждые его естеству, которые не приносят немедленного удовлетворения, а лишь позволяют запастись продуктами, надобность в которых появится много позднее.

Для нас, как и для буддистов, олицетворением голода и жадности служит свинья, алчно пожирающая пищу. Однако в периоды голода эта человеческая потребность уже не представляется сознанию как собственный голод. В условиях крайней нужды образ свиньи, жадно набивающей свою утробу обильной едой, не может представлять внутренние ощущения и страдания. Голодающий человек ощущает, что его самого преследует и поедает демон, грызущий его внутренности и не дающий ему покоя. В народных сказках и мифах инстинкт голода при таких обстоятельствах изображается волком: голод, подобно прожорливому хищнику, крадется по земле и угрожает поглотить все живое. Но человек примитивной культуры не понимает, что этот волк, которого он любой ценой должен «не подпустить к своей двери», в действительности является его собственным неудовлетворенным инстинктом, видимым в противоположной или проецированной форме. Когда голод уже не служит дружеским напоминанием, что пришло время принятия пиши, а из-за крайней нужды становится абсолютно безотлагательным, тогда инстинкт проявляется во всей ярости и мощи безличной силы. Он либо пожирает человека, и тот лишается сил и умирает, либо пронизывает его душу, и человеком овладевает демон, превращая его в хищного зверя, способного на крайнюю жестокость в поисках пищи.

Это двойственное лицо голода поразительно отображено в легендах и народных обычаях во всех уголках земли. Некоторые из этих обычаев связаны с мобилизацией энергии всего племени и с нацеливанием ее на охоту: например, танец медведя у американских индейцев3. В других случаях танец предназначен вызвать магическую силу, способную загипнотизировать оленя так, чтобы он позволил заманить себя в ловушку, либо же магия может быть использована для того, чтобы заставить стада остаться на 75 близлежащих пастбищах и не позволить им уйти в отдаленные районы. Или, если выслеживаемое животное опасно, магический ритуал должен успокоить его и убедить, что человек убивает своего «брата» только по необходимости, и тогда зверь не нападет на охотника и не разорвет его. Другие обряды связаны с умилостивлением духа убитого животного, чтобы он не преследовал своих убийц и не предупредил своих животных собратьев оставить окрестности. Обычаи такого типа характерны для народов, пропитание которых в основном или полностью зависит от охоты.