Эстер Хардинг - Психическая энергия: превращения и истоки

136 На этой стадии психический эквивалент или образ сексуального инстинкта, называемый Юнгом архетипом, представлен в художественных произведениях фаллосом и йони или маткой. На таких скульптурных сооружениях как греческая герма или Shee-la-na-Gig, на необычных кельтских скульптурах женщин, демонстрирующих свои гениталии, половой орган используется для представления всего человеческого существа, причем остальная часть тела либо умаляется, либо полностью игнорируется. На иллюстрации III показана подобная фигурка женщины, схватившей за горло двух животных. Она известна под названием «Повелительница животных». Этот экземпляр имеет этрусское происхождение, однако фигурки аналогичного характера, представляющие связь божества с его животной сущностью, найдены также в Греции и на Крите, в Центральной Азии и Китае. Обычно половые органы человека на них сильно акцентируются, как и в приведенном примере. Подобные искажения широко используются в порнографии. Они также часто встречаются в непристойных набросках подростков, заинтересованность биологическим аспектом секса которых вполне естественна, так как они еще не познали эмоционального потенциала инстинктивного влечения.

На следующей стадии развития сексуальность определенно связывается с эмоцией.

Взаимная привлекательность, ощущаемая мужчиной и женщиной, больше не ограничивается физиологической сферой: она сопровождается эмоциональным элементом, приобретающим все большее значение по мере дальнейшего развития инстинкта. Такая эмоция должна называться любовью, хотя ее природа существенно варьирует в зависимости от достигнутой индивидом степени психологического развития. В действительности по характеру эмоциональной вовлеченности, на которую способен индивид, можно составить весьма точную картину его психологического развития.

На более примитивных стадиях особенности строения тела или умственные качества партнера не имеют никакого значения, при условии, что он или она способны возбудить и удовлетворить физиологическую потребность. Но когда сексуальной увлеченности сопутствует эмоциональный фактор, объект притяжения уже не является просто обладателем полового органа, а рассматривается как имеющий человеческие черты. В живописи, например, сексуальный объект уже представляется не йони или фаллосом, а фигурой красивой девушки или мужественного юноши. К этой фазе отно- 137 сится культ «ню» в живописи6. Но даже при этом притягивающий объект не имеет никаких индивидуальных отличий: он все еще остается неопределенной красивой девушкой или неопределенным привлекательным мужчиной. Для любовника желаемый объект не является той или иной конкретной личностью; реальной любви к объекту как к личности пока еще не существует. Эту позицию мужчины невольно выдают такими высказываниями, как: «Я люблю девушек» или «Мне нравится секс», а женщины — такими выражениями, как: «Мне нужен мужчина, с которым я могла бы выходить в общество» или «Мужчины такие славные». Абсолютное сходство мужского и женского вариантов этого состояния в совершенстве иллюстрирует сцена «петуха» из «Оперы нищего», в которой герой расхаживает меж дам, как хозяин, напевая: «Я собрал медок с каждого цветка»; и слова хора из «Терпения»: «Нет сомненья, что в море рыб осталось больше, чем вышло из него», которыми отвергнутые девушки заявляют о своей готовности сойтись с другим мужчиной, любым другим мужчиной, если возлюбленные оставят их.

Легенды и мифы, отражающие эту психологическую позицию мужчины, изображают его в окружении множества обольстительных женских образов, таких как девушкицветы из сцены искушения Парсифаля. Прекрасные девушки представляют его собственные изменчивые эротические импульсы. Они совершенно неотличимы одна от другой, и герой не может узнать, что в действительности они собой представляют. Это не женщины, а лишь персонифицированные страстные стремления. Они — «отчасти души», его души. Классический пример предоставляет нам эпизод из путешествия Одиссея, кргда на пути домой его окружили сирены, соблазняя его повременить с возвращением домой и заманивая в глубины океана на поиски немыслимого блаженства.

Эти искусительницы пытались подавить у путешественников чувство ответственности по отношению к своим женам и детям и удержать их пустым времяпрепровождением в чувственных удовольствиях. На языке психологии это означает, что, поддавшись искушению, путешественники оказались бы в глубинах бессознательного в результате регрессии к стадии идентификации с сексуальным инстинктом. Одиссей очень мудро велел своим мореплавателям заткнуть уши, дабы не слышать колдовской музыки и не последовать за сиренами к своей погибели.

В другом варианте легенды Улисс (или Одиссей, как его называли ранее) велел своим товарищам привязать его к мачте, так 138 как не был уверен, что способен противиться соблазнительницам. Эта сцена представлена на рис. 5, где мы видим Одиссея, окруженного, по-видимому, не очень желанным вниманием трех крылатых сирен. На рис. 6 показана сирена из бестиария двенадцатого столетия. Она также изображена крылатой и с птичьими лапами, но ее рыбий хвост, похоже, указывает на некоторое родство с русалкой, которая по поверьям также завлекает моряков к погибели.

Рис. 5. Привязанного к мачте Одиссея окружили три крылатые сирены. Изображение с краснофигурного стамноса в Британском Музее. Воспроизводится по Harrison, «Prolegomena.»

Для этих легендарных мореплавателей очарование таких фантомных существ, как сирены и русалки, представляло весьма серьезную опасность. Ибо они воплощают в себе образ анимы в коллективной и недифференцированной форме, и представляют желание, мечту человека, у которого развитие эроса еще не продвинулось дальше аутоэротической стадии. Такой индивид мечтает о ситуации райского наслаждения, например, о пребывании в гареме восточного правителя, где его будут привлекать и возбуждать чувственные женские танцы и очаровывать отчасти скрытая и отчасти выставленная напоказ красота девушек, единственная забота которых — угодить ему.

Это другая стадия аутоэротизма, себялюбия, хотя и более прогрессивная, чем чисто соматическая, которой она приходит на смену.

Рис. 6. Сирена. Изображение из латинского бестиария, скопированного в двенадцатом столетии (Библиотека Кембриджского Университета, II. 4.26). Воспроизводится по T.H. White, «The Bestiary: A Book of Beasts.»