Гарри Салливан - Интеперсональный психоанализ

При интенсивном исследовании личности психиатр работает именно с любопытными фрагментами, оставшимися от ночной жизни пациента, неизменно оторванной от его дневного существования. В большинстве снов, содержанием которых пациенту в определенной степени хочется поделиться, часто можно встретить многочисленные признаки защитных операций, вступивших в силу при пробуждении. Хотя фрагменты пересказываемых пациентом снов могли бы оказаться полезным материалом, сохранись в них все существенные детали и подробности, они, как правило, незаметно и неосознанно сплетаются в широкое полотно драматического действия, в котором все, представляющее реальную ценность сновидения, практически безнадежно перемешивается, образуя то, что Фрейд называл вторичной обработкой. Но в действительности эта обработка свидетельствует о вмешательстве системы самости, предопределяющем возможность продуктивного использования этих рассказов. Другие пересказы сновидений, которые доводится выслушивать психиатру, нередко сводятся к простому изложению драматического действия: они очень ярки, красочны, лаконично передают произошедшие события. В некоторых из этих простых пересказов, приходящихся на самые критические моменты жизни человека, присутствует некое сильное чувство, хотя это чувство может быть столь же расплывчатым, как ощущения навязчивости и важности самого сна. Например, человек может прийти к своему другу или терапевту, ведомый желанием поделиться приснившимся ему сном; но по ходу повествования его снова закручивает водоворот пережитого во сне чувства, которое может быть страхом или какой-либо другой сверхъестественной эмоцией, например ужасом. Я взял в качестве примера именно это переживание отнюдь не потому, что оно встречается чаще других, а в связи с тем, что его исключительная важность исключает возможность непонимания психиатром того факта, что в его офисе внезапно сложилась критическая ситуация.

У некоторых людей, чей процесс развития осложнен вмешательством тех или иных неблагоприятных обстоятельств, уже на начальных стадиях можно обнаружить возникновение некоторых крайне деструктивных образований, проявляющихся во сне, - я имею в виду ночные страхи. В отдельных случаях ночные страхи впервые отмечаются в раннем детстве - предположительно, уже в позднем младенчестве - и, насколько мне известно, могут преследовать человека на протяжении всей его жизни, хотя в ходе взросления и личностного развития ночные страхи превращаются в ночные кошмары. Говоря о ночном страхе, я имею в виду ситуацию, когда человек просыпается, пережив во сне совершенно непонятные для него события, тем не менее породившие в нем поистине первобытный страх; при этом он находится на пороге полной диссоциации личности, иными словами - из-за охватившего его состояния паники, он оказывается совершенно беспомощен и дезорганизован. К моменту, когда компоненты личности объединяются в целостную структуру, что дает возможность установления некого подобия интерперсональных взаимоотношений, завеса опускается, т. е. из сознания стираются все следы событий, происходивших в момент возникновения первобытного страха. Поэтому о пережитом ночном страхе человек не помнит абсолютно ничего. Основное отличие ночного страха от кошмара состоит в том, что его содержание полностью стирается из памяти, поскольку ночные страхи возникают очень рано, когда процессу личностного становления угрожает влияние различных деструктивных факторов. А ночной кошмар – страшный сон, воспоминания о котором остаются у человека после пробуждения, приводит личность в критическое состояние, появляясь в тот период, когда личность уже располагает большим арсеналом средств для борьбы с ним; иными словами, личность может использовать интерперсональные взаимоотношения, стараясь установить характер опасности или вырваться из изоляции или одиночества, вызванных этой угрозой.

Кое-кто из вас, возможно, помнит, как порой ужаснейшие сновидения заставляли вас просыпаться, впрочем не пробуждая до конца, - вы просто переходили от глубокого сна к более легкому. О том, что вы все еще спите, свидетельствует тот факт, что, хотя вы ощущаете происходящее так, как если бы вы бодрствовали, и, разумеется, можете совершать вполне осознанные движения, - свобода которых существенно ограничена в состоянии, аналогичном глубокому сну, - при этом вы лишены возможности регулировать свое поведение на основании существующих у вас представлений о реальности. В связи с этим мне бы хотелось привести фрагменты двух-трех запомнившихся мне сновидений. Одно из них мне пришлось пережить, когда я только начинал исследовать проблему шизофрении, что дало возможность осознать наличие у себя серьезных барьеров, затрудняющих решение задачи, поставленной передо мною свыше. Чтобы создать у вас представление о подоплеке этого сна, я должен сказать, что, когда я был еще очень маленьким, я испытывал такое отвращение к паукам, что мертвый паук, положенный на верхнюю ступеньку лестницы, напрочь отбивал у меня всякое желание покорять ее вершины, в то время как раньше подобные поползновения нередко заканчивались для меня падением вниз. Если, конечно, принять во внимание, что паук - это символ матери, и что мне тогда было где-то от двух с половиной до четырех лет, то можно вообразить, насколько серьезную проблему представляло для меня вытеснение агрессии, направленной на мать, или еще что-нибудь в этом роде. Но я склоняюсь к тому, что я просто не любил пауков и моя неприязнь к ним была настолько сильна, что я ничего не мог с ней поделать. Прошли годы, но симпатией к паукам я так и не проникся. По отношению к большинству живых существ я не испытываю чрезмерной антипатии, но я никогда питал особенно теплых чувств к паукам и другим хищникам этого класса, и, боюсь, едва ли мое отношение к ним когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Этот сон приснился мне как раз на том этапе, когда я - отчасти в результате собственных усилий, но во многом и благодаря стечению обстоятельств - наконец получил возможность вплотную приступить к изучению шизофрении; я серьезно настроился на проведение этого исследования и уже закончил все приготовления. Все вы прекрасно помните геометрическую структуру паутины, которую пауки сплетают в траве и которая так отчетливо видна, когда на поля выпадает роса. Мой сон начался с огромного множества красивейших геометрических паттернов, где каждая паутинка находилась как раз посередине между двумя другими и т.д.,- получалась исключительная по своей структуре ткань, а я, между прочим, кое-что понимаю в тканях. Потом паттерн ткани превратился в тоннель, и паук начал приближаться. По мере приближения он становился все больше и больше, пока не достиг поистине огромных и устрашающих размеров. Я проснулся, дрожа от страха, и никак не мог выбросить из головы этого паука, который оставался темным пятном на фоне белой простыни и, я был уверен, вновь воплотился бы в образ паука, попытайся я заснуть снова. Так что вместо этого я встал, закурил сигарету, посмотрел в окно, после чего вернулся и внимательно осмотрел простыню - пятно исчезло. Я решил, что теперь могу вернуться в постель. Я не ставлю перед собой задачу объяснить вам, что все это значило, так как один Бог знает, что же мне такое приснилось; я просто рассказал вам то, что помню. Я пытаюсь обратить ваше внимание на пережиток, вторгшийся в сенсорное восприятие, из-за которого для предотвращения возобновления сновидения нужно было стряхнуть остатки сна, требовалось восстановить образ себя, Вашингтона, и т. д. К счастью, я догадался, в чем, по всей вероятности, было дело, и таким образом избежал определенных затруднений в исследовании шизофрении. К этому я могу добавить, что с тех пор пауки навсегда исчезли из моих снов - по крайней мере насколько я могу об этом судить.