Владимир Каминер - Невозмутимые родители живут дольше. Как не сойти с ума, воспитывая подростка

У Николь была любимая Барби, которая могла менять цвет волос: если положить ее в воду, то блондинка Барби станет брюнеткой, так гласила реклама. Николь много раз это пробовала, но ее Барби становилась не брюнеткой, а серо-желтой. Дочка либо слишком долго держала куклу в воде, либо, наоборот, слишком быстро вынимала. Николь пыталась исправить ошибку: она окунала Барби в кипяток, в молоко, под конец даже в кока-колу. Ничто не помогало. Барби меняла цвет, но не в том направлении, как хотелось Николь. Наконец, близкая к отчаянию, Николь обрезала Барби волосы, отнесла ее в кладовку — и выросла.

Подобное было и у подруги Леа, с ее плюшевым медвежонком. У медведя были прекрасные человеческие способности, он умел говорить. Если посадить его прямо, он говорил «привет, я медведь». Если положить на спину, он говорил «я тебя люблю», а если уронить, то говорил «дурак». С этой коммуникативной игрушкой можно было играть все дни напролет, но у Леи с мишкой что-то не сложилось: однажды он неудачно упал со шкафа и с тех пор говорил только «дурак» в ответ на все, что бы с ним ни делали — сажали или укладывали. Леа делала все возможное, чтобы перенастроить медведя. Она даже женила его на плюшевой козе, но ничто не помогало. В конце концов она закинула медведя обратно на шкаф, зверь затих, а Леа выросла.

— Старыми игрушками ты никого не осчастливишь, — сказала Николь, — их нельзя передаривать, так же как человек не может подарить свое детство. Их время закончилось, оно ушло навсегда, и по старым игрушкам уже никто не льет слезы. Только бритые Барби и плесневелые пупсы с грустью смотрят нам вслед из кладовок.

— И что же мы тогда подарим Соне на день рождения? — вернулся я к своему вопросу.

— Мы подарим ей то, что дети ее возраста больше всего хотят. Например, новый айпад с USB-разъемом, — прагматично решила Николь и тем самым положила конец моим дальнейшим философствованиям.

Мой сын пришел из школы в плохом настроении, он получил домашнее задание написать сочинение на тему «Свобода».

— Жуткая тема, — жаловался он, — ничего мне в голову не приходит.

Я был озадачен и вспомнил, как это было в моей юности. В восьмом классе нас тоже мучили сочинением о свободе. В то время я воспринимал это задание в увязке с концепцией тоталитарного воспитания: войну называли миссией мира, тупик назывался переходным периодом, а подневольные писали сочинения о свободе. Кажется, ничего не изменилось. Что при тоталитаризме, что при демократии — школьников заставляют писать сочинения на самые горячие жизненные темы.

И что еще более цинично — о свободе смеют размышлять именно школьники, то есть самые несвободные члены общества, порабощенные предписаниями, запретами и рамками. Нагружать несовершеннолетних такими вопросами — это бесцеремонно. Откуда Себастьян может знать, что такое свобода? У мальчика вся жизнь — это сплошные обязательства; его против воли заставляют каждый день вставать в полседьмого, вне зависимости от того, досмотрел ли он свои сны до конца, быстро одеваться, чистить зубы, бежать через холодный мокрый город затем, чтобы он потом в течение восьми часов выслушивал разглагольствования психически неустойчивых, душевнобольных личностей, которые называют себя учителями; а потом вечером он даже не сможет для разрядки пойти в кино, потому что на фильм можно только с шестнадцати, а ему всего пятнадцать с половиной. По той же причине он не имеет права слушать свою любимую музыку, принимать самостоятельные решения, и любой полу-взрослый указывает, что ему следует делать. И этот измученный человек должен писать сочинение о свободе в современном мире — в мире, где если кто и может знать, что такое свобода, то только пенсионеры. Но они молчат и давно уже не пишут сочинений.

На моей родине люди лишь сейчас, четверть века спустя после падения социалистической диктатуры, начинают представлять себе, что такое свобода. Недавно по поручению Кремля социологи провели исследование на эту тему; у них была задача выяснить, чего люди в России на самом деле хотят. Им не хватает прав человека? Если да, то каких? Боятся ли они хаоса? Насколько им важна стабильность? Хватает ли им свободы выбора, нуждаются ли они в новых идеалах? Жалеют ли они об отсутствии прежних ценностей? Или они благоразумно соглашаются с тем, что свобода есть необходимость, как когда-то утверждал Гегель, а марксистское учение переняло этот постулат?

Простоты ради и чтобы не слишком нервировать людей, социологи упаковали все, что они хотели узнать, в два вопроса. Первый звучал так: «Когда вы чувствуете себя свободными?» Ответы оказались заурядными, почти разочаровывающими. Большинство опрошенных чувствуют себя свободными, когда их оставляют в покое: в отпуске, в выходные или вот, кстати, на пенсии. Женатые мужчины признавались, что чувствовали бы себя свободными, если бы жена с детьми уехала к теще за город; школьники отвечали, что свободными ощутили бы себя, если родители уйдут или школу закроют из-за морозов. Все прочие результаты, полученные в ходе этого опроса, затрагивали лишь мелкие детали, не говорящие ничего нового: например, на природе люди чувствуют себя свободнее, чем в городе; вечерами свободнее, чем по утрам. А в собственной квартире свободнее, чем в съемной. У пенсионеров степень свободы сильно зависит от размера пенсии. Чем выше пенсия, тем свободнее пенсионер — таков был скромный вывод, вытекающий из этого исследования.

Сын поискал в Интернете, что другие писали о свободе. Интернет кишмя кишит сочинениями на тему свободы, будто всему миру нечего больше делать, чем размышлять на эту тему.

— Не списывай, — посоветовал я ему, — используй свою свободу составить собственное мнение!

— Я думаю, люди просто слишком глупы, чтобы быть свободными, — сказал сын. И продолжил свою философскую мысль: — Ведь вся жизнь — это цепочка случайностей и зависимостей. И жизненный путь любого человека — это чистой воды лишение свободы. Может, когда-нибудь в будущем люди изобретут таблетку, которая делает умным и счастливым, освобождает от всех обязанностей, но тогда люди станут рабами этой таблетки. Как только ее действие пройдет, человек снова поглупеет.

— Я думаю, что истинная свобода — это жить в ладу с важными жизненными вопросами и не испытывать необходимости постоянно на них отвечать, — сказал я.

Когда ты молод, все важные вопросы жизни кажутся безотлагательными. Вопросы о смысле и об истине, о том, чем истинная жизнь отличается от выдуманной, — все это должно быть решено срочно и немедленно. Жить с нерешенными вопросами кажется невозможным. Но проходят годы, ничто не проясняется, даже пенсия. У нас до сих пор нет ответов на проклятые вопросы, но, несмотря на это, у нас все хорошо. Человек учится жить и умирать, так и не найдя на них ответа. Люди уходят, вопросы остаются — so what? (Ну и что? /англ./). Вот почему пенсионеры — это самые свободные люди на Земле. Они могут делать что хотят, и главное — им больше не надо писать сочинений о том, что такое свобода.