Шэрон Бегли - Не могу остановиться: Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Насколько она помнит, очевидного провоцирующего события не было. Ее мысленные компульсии выросли из убеждения, что на нее или на родных обрушится страшная беда, если она не будет считать слова, а затем буквы в произносимых предложениях или предметы в списке. «Это было нечто вроде неотвязного зуда в мозгу», — описывает она тревогу, достигавшую максимума, если не выполнять навязчивых действий. Из-за подсчета слов и букв в речи учителей изучать математику, историю и другие предметы было столь же трудно, что и плавать, одновременно играя на барабане. Карли окончила колледж благодаря писательскому дарованию и силе воли.

Счетом дело не ограничивается. Услышанное или прочитанное слово «рак» вызывает страх, что кто-то из близких заболеет, провоцирующий неодолимую потребность противопоставить силе дурного слова магический «ластик». Так, набрав в поисковике «рак щитовидной железы», которым заболела подруга, Карли должна была сразу же забить в поисковую строку «ревматизм суставов». Менее страшное заболевание нейтрализует мощь рака (все верно, его название также должно начинаться на «р»). Когда розовый цвет стал символом распространения информации о раке груди, для Карли стало обязательным всякий раз, как нечто розовое попадется на глаза, переключиться на любой другой цвет, чтобы смыть розовый. «Октябрь, месяц пропаганды профилактики рака молочной железы, когда все вокруг становится розовым, будто жевательная резинка, как нетрудно догадаться, тяжелое время для меня, — сказала она. — Стоит увидеть розовый, приходится тут же "нырять" в ревматизм».

По причинам, необъяснимым для специалистов, у людей, страдающих ОКР, появляются новые компульсии и исчезают некоторые старые. Вопрос о том, почему больной чувствует себя обязанным выполнять одно компульсивное действие, а не другое, практически не исследован. Обычно ОКР связано с чем-то реальным, что присутствует в жизни человека или с чем он мимолетно столкнулся. Для Марка Генри такой зацепкой стало кино.

В одиннадцатилетнем возрасте, вскоре после переезда в другой штат, Марк увидел фильм 1973 г. «Экзорцист». После этого у него появилось ощущение, что незнакомый скрипучий дом, где они теперь жили, населен призраками. Однако он знал способ держать демонов под контролем — нужно было особым образом смотреть в зеркало всякий раз, проходя мимо. Если он забывал об этом, спеша освободить ванную, то тревога поднималась до самого горла, проникала, казалось, в каждую молекулу его тела, и приходилось мчаться обратно и выполнять ритуал с зеркалом.

Вскоре зеркала стало недостаточно, и Марк был вынужден добавить ритуалы изгнания демонов: определенное количество раз пройти через дверной проем, пока не почувствуешь, что все в порядке; определенным образом раскладывать одежду, пока не возникнет ощущение, что вмешательство сверхъестественного перенесено на другой день. Это было гораздо обременительнее, чем ритуалы с зеркалами и дверями, часто Марку приходилось вынимать из шкафа школьную форму, белье и всю остальную одежду, чтобы выполнить действия правильно. Одеваясь, нужно было «думать о хорошем», если же в голову закрадывалась хотя бы тень плохой мысли, приходилось все начинать сначала. «Я испытывал неопределенное, но реальное чувство ужаса, — вспоминает он. — Сердце бухало, я вынужден был бродить взад-вперед».

Однажды утром Марк не смог завершить ритуал одевания. Он буквально примерз к полу гардеробной. На следующий день он был в психиатрической больнице, обезумевшие родители не могли понять, что за напасть обрушилась на их сына. Марк пролежал в больнице, пока не кончилась семейная страховка, но никакой помощи, кроме обычного ухода, не получил. Лечение обсессивно-компульсивного расстройства требует интенсивных сеансов когнитивно-поведенческой терапии, доступной лишь в немногих клиниках.

В возрасте тридцати пяти лет Марка стали одолевать новые компульсии. Он чистил канал теплотрассы в новой квартире, как вдруг нежданно-негаданно ощутил навязчивую потребность продезинфицировать все вокруг. Он преисполнился уверенности, что его одежда непоправимо загрязнена частицами оргстекла, и выбросил абсолютно все вплоть до последней рубашки, последних носков, трусов и джинсов. Чувство, что волосяные фолликулы забиты пылью от пластика, было настолько давящим, что Марк побрился наголо, лишь бы не оставить загрязнению ни одного шанса. Он не мог смотреть на свои простыни и одеяла: перед глазами плясали микроскопические асбестовые пылинки, и постельное белье также отправилось на помойку. Машина тоже была вся грязная, и он ее продал. Даже квартира казалась переполненной загрязнителями, так что Марку пришлось перебраться в отель и менять номер, едва почувствовав, что уровень загрязненности слишком высок. Единственной тканью, прикосновение которой к коже он мог переносить, оказался шелк — он почему-то казался не таким грязным. «Меня несло, как потерявший управление товарный поезд, — вспоминает он об этом периоде жизни. — Одна компульсия наслаивалась на другую».

Марк, ведущий занятия в группе поддержки для людей с ОКР, подкован в теории: что вызывает болезнь, какова вероятность, что наследственность и травмирующий опыт толкнут предрасположенного человека в бездну обсессивно-компульсивного расстройства. Столкновение Шэлы Найсли со смертью внедрило в ее разум мысль, что мир полон опасностей и что она должна замечать угрозы повсюду, чтобы выжить. Мозг Марка несколько иначе интерпретировал опасность. Как-то вечером, когда ему было семь лет, он захотел посмотреть мультфильм о Розовой пантере как раз в то время, когда старший родственник расположился перед телевизором ради выпуска новостей. Не ограничившись резким окриком, тот схватил Марка за щиколотку, отволок, словно оленью тушу, в спальню и выпорол ремнем. «Ребенок не в состоянии понять, что с ним происходит, — замечает Марк. — Благодаря ОКР чувствуешь, что можешь чем-то управлять. Когда я выполнял свой ритуал с зеркалом или с одеждой, то на краткие моменты ощущал, что, вот, я проделал все это и тем самым сумел оградить дом от призраков. Тревога, которая меня одолевала и заставляла выполнять ритуал, по ощущениям ничем не отличалась от реальной, зримой физической угрозы, такой как страх, что меня снова могут выпороть. Я не мог устранить реальные угрозы, но мог прогнать ужас, который внушали другие люди».

Подобно Марку, большинство больных ОКР годами ждут постановки верного диагноза. Это кажется странным. Разве трудно обнаружить отчаянную потребность каждые несколько минут мыть руки или ежечасно проверять, заперта ли дверь, как это бывает при ОКР? Однако картина не всегда столь очевидна. Как врачи-терапевты, так и клинические психологи довольно надежно выявляют компульсии, основанные на страхе загрязнения и тяге к симметрии, но если заболевание принимает иные формы — особенно навязчивой потребности делать все правильно, — то доля ошибочных диагнозов у терапевтов может достигать 50%. У клинических психологов результаты не намного лучше. В 2013 г. Йешива-университет в Нью-Йорке провел следующее исследование. Случайным образом выбранным 2550 членам Американской психиатрической ассоциации дали описания случаев обсессивно-компульсивного расстройства и предложили ответить, какой диагноз они бы поставили человеку с такими симптомами. В результате 39% участников не смогли узнать ОКР.