Шэрон Бегли - Не могу остановиться: Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Каждое утро, когда Сомяк отправлялся на работу, его снова одолевала отчаянная необходимость удостовериться, что он запер дверь, вынуждая возвращаться и проверять. Как и ночная компульсия, дневная не ограничивалась однократной проверкой. Иногда он восемь раз разворачивался на полпути. Почти двадцать лет спустя Сомяк поделился со мной воспоминаниями об этом периоде жизни: «У меня было чувство, что что-то не в порядке. Я и не пытался с ним бороться. Просто сдавался и проверял». А потом проверял еще раз. И еще раз.

Рождение сына не просто изменило жизнь Сомяка. Это было событие как раз такого рода, которое могло убедить его разум, что в мире куда больше опасностей, чем представлялось ему в начале развития ОКР. Однажды утром он готовил ребенку ланч в детский сад, как вдруг его пронзила ужасная мысль: «Я только что прикасался к двери холодильника, а теперь у меня в руках ломтики хлеба для сандвича. Что, если на них попали микробы?» Он вымыл руки. Но затем ему понадобилась посуда, а кто знает, достаточно ли она чистая! И он снова вымыл руки. Прикоснулся к пакетику сока, который до этого неизвестно кто трогал в магазине, — опять мытье, лишь бы уберечь пищу своего малыша от смертельной заразы. «Мной овладела всепоглощающая навязчивая мысль, что все его вещи должны быть чистыми, — рассказывал Сомяк. — Я знал, что он ползает по полу, собирая всякую грязь и микробы, и все равно я должен был так поступать, чтобы его защитить». Приготовление завтрака заняло час. «Я понимал, что со мной что-то не так, но решил, что это пройдет», — вспоминал он.

Симптомы ослабли на несколько лет — для обсессивно-компульсивного расстройства это вполне обычно. Обычно и то, что, вернувшись, заболевание приняло другую форму. В 2001 г. неизвестный разослал споры сибирской язвы нескольким деятелям СМИ и политикам в Нью-Йорке и Вашингтоне. Это была самая страшная акция с применением биологического оружия в истории США. Пятеро получателей умерли, еще семнадцать перенесли тяжелое заболевание. Сомяк в это время находился в Остине, в штате Техас, где вел группу поддержки для больных ОКР, и, разумеется, не имел ни одной причины считать, что находится в списке адресатов у отравителей. Однако дело почти десять лет оставалось нераскрытым [9] Возможно, и дольше, в зависимости от того, верите ли вы, что ФБР вышло на нужного человека. Подозреваемый покончил с собой, прежде чем его вина была доказана. . Кто знает, что еще планирует террорист и где?

Сомяк сделал то, что должен был: запретил кому бы то ни было, кроме него самого, забирать почту из ящика у подъездной дороги к дому. Сам он, чтобы сходить за ней, совершал сложный 90-минутный ритуал: переодевался в старую одежду и обувь, обрабатывал дезинфицирующим средством каждую поверхность, с которой соприкасалась почта, помещал конверты в особые пакеты… «Что, если бы мы получили письмо, прошедшее через тот же сортировочный аппарат [что и письма со спорами сибирской язвы]?» — заметил он при нашем разговоре. В этом есть рациональное зерно. Действительно, 94-летний житель Коннектикута Оттили Лундгрен каким-то образом получил смертельную дозу возбудителей болезни, и еще несколько человек заболели. Но тревога Сомяка приняла гипертрофированные формы. «Представьте, что вы ночной сторож на складе, — пояснил он. — Вдруг звучит сигнал тревоги. Вы идете посмотреть, что случилось. То же самое с теми, кто страдает ОКР. Чувствуешь, как тебя переполняет тревога, и ищешь причину».

Компульсивное стремление к порядку также проистекает из чувства некоего упущения или неправильности. Большинство людей, однако, согласятся, что компульсивный контроль направлен на устранение теоретически возможной угрозы (оставленная включенной духовка или незапертая дверь), тогда как объекты компульсивного стремления к порядку требуют исправления исключительно в глазах больных ОКР. Иррациональные ритуалы пожирают их, словно мистический костер, заставляя пересчитывать двери по дороге на работу, расставлять по алфавиту посуду на кухне, в магической последовательности прикасаться к определенным предметам, прежде чем выйти из дому.

Ощущение «что-то не в порядке» в таких случаях менее артикулировано, чем при навязчивых мыслях о микробах, однако оно порождает веру, что неправильный способ идти, разговаривать или мыслить приводит к чудовищной трагедии. Страх Шэлы Найсли, что ее кот заперт в холодильнике, представляет собой проявление именно этой разновидности обсессии с развитым воображаемым элементом. Чувство какого-то упущения завладевает умом, и щупальца тревоги прорастают буквально в каждую клеточку, в каждый нейрон, так, что дыхание перехватывает от невыносимого ожидания катастрофы, которая неминуемо разразится, если не выполнить требования внутреннего голоса. В более мягких формах компульсивное стремление к порядку возникает вследствие воспринимаемой неправильности в расстановке предметов, причем «неправильной» она является лишь в глазах больного.

У Меган компульсивная страсть к порядку впервые проявилась в четырехлетнем возрасте. Когда нужно было убирать игрушки, особенно конструкторы и наборы Lego, она не ограничивалась тем, чтобы просто побросать их в ящик. Она делала глубокий вдох, обводила взглядом спальню, пестревшую множеством цветов и форм, и для начала брала, скажем, красную деталь Lego с четырьмя выступами, которую клала в строго определенное место как основание башни. Дальше брала синюю деталь с четырьмя выступами — и задумывалась. Где ей место — рядом с такой же по форме красной или среди других синих? Не в силах понять, какое место в пространстве предназначено именно для этой детали и для любой другой игрушки, Меган лишалась возможности действовать. Она пробовала то один, то другой принцип систематизации и без конца меняла порядок под неотступное жужжание в голове: « Постой, ты уверена, что все правильно? Вдруг нет? »

«Если место не казалось совершенно правильным, я не клала туда игрушку, — рассказывает Меган. — Родители считали это упрямством. Но нет, это была всемогущая компульсия стремления к порядку. Лучше было оставить игрушки разбросанными как попало, чем сложить их неправильно. Всю жизнь, сколько себя помню, меня терзала эта тревога».

Сейчас Меган, сотрудница биологической лаборатории крупного университета на Среднем Западе, борется с компульсией методом «один предмет — один выбор». Он предназначается для людей с навязчивой потребностью класть вещи «правильно» и заключается в том, чтобы относить каждый предмет к одной из обширных категорий и сразу переходить к следующему. Если кто-то другой решает убрать оборудование в конце рабочего дня, Меган способна это вынести. Она знает, что у сослуживца есть свой принцип организации пространства, и это помогает держать тревогу по поводу порядка в узде.