Владимир Леви - Одинокий друг одиноких

…Так что же, спросишь, и в самом деле все так печально и безнадежно? Неужто же в мире людском нет ничего, кроме разобщенности и одиночества? Неужели все одиноки, каждый сам по себе, каждый одинок— и точка, и все?..

Нет, Друг мой, вовсе не все — потому я и пишу тебе, что одиночество не есть точка, а лишь вопросительный знак с многоточием.

Одна из сторон жизни, одно из ее свойств, одна из переменных, составляющих уравнение бытия. Есть, слава Богу, есть и другие!

Есть раз общенное, разъединенное состояние души, и есть при общенное, соединенное. Есть мир доверия, участия и доброты, мир, стремящийся к пониманию и согласию. Есть счастье дружбы, и счастье любви возможно всегда, покуда живешь. Все преходяще, но это вечно и в преходящести: встреча душ — это жизнь жизни, мой Друг, и мы этим живы…

…В особо тяжкие для моей души времена, помню, долго и нудно один и тот же сон то и дело снился, словно настырный учитель хотел втолковать что-то тупому ученику.

И вот я один попадаю на тропку, заводящую меня в густой высокий кустарник, иду в надежде, что вот-вот тропка выведет обратно на дорогу, где снова соединюсь со спутниками… Но нет — тропка теряется, исчезает, тьма нагоняет меня, становится почти совсем темно, я один в зарослях, продираюсь сквозь ветви и сучья, никого и ничего не видать, кроме диких кустов и темнеющего беззвездного неба над головой. Понимаю, что заблудился, что потерял своих, начинаю метаться туда-сюда, пытаюсь кричать, но крик мой выходит сдавленным, слабым, никто не слышит…

Что делать, куда дальше продираться?! — я знаю, что где-то рядом дорога — еще не успел уйти далеко — но как мне теперь попасть на нее, как угадать верное направление?..

Были и вариации этого сна, когда знал, что мой друг, любимая или ребенок в это же время тоже заблудились во тьме где-то неподалеку, попадают в опасность, а я не могу прорваться сквозь тьму и кусты, не могу найти и помочь…

Все такие сны кончались отчаянной безуспешной попыткой вырваться из ветвистых лап темноты, иногда диким воплем…

Не надо быть докой психоанализа, чтобы догадаться: сон это про одиночество, образ одиночества жизненного пути, заблудшего одиночества. И особо ярко в нем явлен тот факт — в жизни всегдашний! — что дорога для заблудившегося обычно находится рядом с ним, в двух шагах, нужно только эти шаги сделать, дорогу увидеть, нащупать, почувствовать и понять, что она та самая — и пойти, пойти..

(И твоя дорога, наверное, совсем близко!.)

Внутри основного значения того сна могли быть повороты: знаки телесного недомогания (в те времена меня мучила язва, курил, сердце шалило…) — или указания на духовный кризис. Тропка, уводящая в непроходимые кусты, может означать, что жизнь утеряла высший ориентир, измельчилась, залживела, привела душу в разобщенное состояние.

Ложь есть одиночество наихудшее, черное… В те дни я писал много малохудожественных стишков для внутреннего употребления, вроде этого разговора сынка с мамой (или с папой).

«Ряд естественных утешений» — название этой мрачной шуточке верное, притом, по-моему, превосходящее ее качеством.

…Да, нагоняющая темнота, навязчиво снившаяся, конечно, была образом моего внутреннего одиночества. Разобщенное состояние души ослепляет. Кажется, ничего больше нет и не может быть, не видать ни зги…

Давай еще последим, как одиночество идет с нами сквозь разные возрасты и жизненные положения, как скользит, словно тень, то сзади, то сбоку, то впереди, то бледнее, то гуще…

Переменчивый свет разных общений и общностей то ярок, подчас ослепителен, то еле брезжит в глубоких сумерках или мерцает откуда-то издали… Кто-то в потемках целый век проведет и не узнает иного…

Тени одиночества нет, когда светило — прямо в душе: озарение религиозной верой, взлет дружбы, любовь взаимная, вдохновение или просто радость бытия — но потом…

Помнишь, бывало уже Светило уходит, тень делается сплошной, тьма застилает все…

Мы ее, эту нутряную тьму, в беседе с одним знакомым продвинутым отроком окрестили так: одиночь, или одиночие — аляповатое, жутковатое, но выразительное словослияние.

Нашествия одиночи могут случаться в любом возрасте, с тою лишь разницей, что у маленького ребенка это протекает, как и большинство детских болезней, обычно резче, острей, чем у взрослого, зато и быстрее, полнее проходит, хотя не бесследно…

Когда же гормоны созревания начинают бродить, одиночие, раз наступив, даже без внешнего повода, просто откуда-то изнутри, может затягиваться на неопределенное время. Само себе создает поводы и причины, само себя строит, растит, питает, наподобие опухоли, само себе даже нравится…

Вот какой одиночный автопортретик не без изрядного влияния юного Миши Лермонтова я изваял, не достигнув еще 14 лет.

Во как! — театрально, позерски кинжал себе в грудь воткнул тринадцатилетний мальчишка сугробов снежных (другой вариант был — уродов мрачных) посреди.