Жюль Монтегю - Темные пятна сознания. Как остаться человеком

Как и предсказывал сайт, Кристофер прогрессивно терял способность ходить, стоять, хватать, глотать, говорить, кашлять и дышать. Это был, своего рода, приговор. Жена оставила его незадолго до смерти. Кристофер умер до окончания второго судебного разбирательства. Теперь только Бог может судить его, сказал мне Кристофер во время нашего последнего разговора.

И, как бы то ни было, добавил Кристофер, он не сделал ничего плохого. Все это было недоразумением.

Он, Кеннет Бианки, Хуанита Максвелл и Бриджет Денни-Шафер… Чего стоили их истории о том, что они стали другими людьми, когда, на самом деле, они всегда были самими собой?

Уистен Оден называл это «химией жизни». В течение многих столетий художники, писатели, поэты, философы и ученые описывали акты высочайшего творчества, возникавшие на фоне приема галлюциногенов и других психотропных веществ. На наскальных рисунках, датированных 4000 тысячами лет до н. э., можно рассмотреть изображения шаманов с грибами в руках. Жан-Поль Сартр в своих галлюцинациях, вызванных мескалином, видел стайку крабов:

«С добрым утром, малютки, как спалось? – каждый раз говорю я им. – Так, ребятки, сейчас мы пойдем в класс, так что сидите тихо». И они сидят тихо до тех пор, пока не прозвенит звонок.

Лауреат Нобелевской премии химик Кэри Маллис, изобретатель полимеразной цепной реакции (метода, позволяющего воспроизводить специфические последовательности ДНК), приписывал это свое достижение приему психоделиков:

«Изобрел бы я ПЦР, если бы не принимал ЛСД? Сильно в этом сомневаюсь. Я воображал, что сижу на молекуле ДНК, а мимо проплывают полимеры. Этот процесс я смог изучить только благодаря психоделическим средствам».

Вспомним, что «Вашингтон Пост» тоже называла Маллиса самым странным из лауреатов Нобелевской премии по химии, отмечая его чудачества: «он был неисправимым бабником… оживлял свои лекции показом слайдов с голыми женщинами, призывал к коммерческому клонированию ДНК знаменитостей и выступал в защиту астрологии». Маллис отрицал связь между ВИЧ и СПИДом, а также утверждал, что глобальное потепление и озоновые дыры – это не более чем «иллюзии», продвигаемые в СМИ паразитами, отягощенными степенями по экономике и социологии.

Но могут ли эти, запятнанные употреблением наркотиков, творческие личности, иметь что-то общее с пациентами, которых я наблюдаю в неврологической клинике? С пациентами, которые порой теряют способность говорить, ходить и запоминать?

Что может быть общего у Джека Керуака с женщиной, которая стала сочинять симфонии только после того, как заболела деменцией? Что связывает художников каменного века с человеком, который начинает рисовать только в разгар эпилептического припадка?

Неврологические заболевания и их лечение могут преобразить личность и мышление таким образом, что пробуждаются художественные способности как побочный продукт состояния, которое до этого трактовалось только в плане потерь и неврологических дефицитов. Этот феномен может кое-что сказать нам о том, что мы все запрограммированы на творчество. Как и том, надо ли нам принимать психотропные средства для того, чтобы пробудить способность к нему.

Художница, страдающая психозом

Гренобль, 1994 год.

Это история о женщине, которая расписала красками свою стиральную машину.

В возрасте сорока одного года этой женщине был поставлен диагноз болезни Паркинсона. За много лет до этого у нее начали отмирать клетки, вырабатывающие допамин. Болезнь Паркинсона в целом имеет вполне предсказуемое течение. Обычно она начинается с тремора одной руки, а затем появляется скованность, которая распространяется на руки или ноги, а затем происходит нарушение способности сохранять равновесие. Иногда у больного становится тихим голос, ухудшается ловкость движений, развивается шаркающая походка, взгляд становится пустым, а лицо неподвижным, как маска. Больные начинают все делать медленно, обвиняя в этом артрит или выход на пенсию.

Поначалу лечение было достаточно успешным. На фоне приема леводопы – лекарства, которое в головном мозге превращается в допамин, симптомы быстро регрессировали. Жизнь снова стала почти нормальной. К 2002 году она превратила свой дом в художественную студию – в молодости она любила рисовать и даже расписала красками чердак своего дома. Теперь этот интерес снова возродился.

К 2004 году состояние больной ухудшилось. Дозы лекарств были повышены. К лечению добавили агонисты допамина, то есть лекарства, которые связываются с рецепторами допамина и, таким образом, имитируют его действие. Вскоре повышенный интерес к живописи превратился в настоящую одержимость. Женщина начала рисовать целыми днями и даже ночью. «Я купила огромное количество материалов и, одновременно, использовала множество кистей. В работе я использовала ножи, вилки, губки… Вскрытые тюбики с красками были разбросаны по всему дому…».

Она расписывала все доступные поверхности: стены, мебель, стиральную машину. Была у нее «экспрессионистская стена»: «я не могла остановиться и заново расписывала эту стену каждую ночь, пребывая в состоянии какого-то транса. Мое неуправляемое творчество превратилось в нечто разрушительное». Она стала устраивать в своем доме вечера, на которые приглашала художников, но куда не допускались сильно огорченные члены семьи и друзья.

В 2006 году больная была госпитализирована в связи с нарастанием психотической симптоматики на фоне приема слишком высоких доз допамина. Правда, перед врачами встала нелегкая дилемма. Прекращение лечения неминуемо привело бы к рецидиву тяжелых симптомов болезни Паркинсона: снова начался бы неумолимый тремор рук и ног, она начала бы шаркать ногами, а скованность снова поразила бы руки и ноги.

Врачи выбрали новый метод лечения – глубинную стимуляцию головного мозга. В мозг больной были имплантированы электроды, присоединенные к пейсмекеру – импульсному генератору, зашитому под кожу грудной клетки. Электрические разряды стимулировали область головного мозга, называемую субталамическим ядром, в базальных ганглиях – области, отвечающей за движения. Операция оказалась удачной – глубинная стимуляция головного мозга не излечивает болезнь Паркинсона, но смягчает симптомы и позволяет уменьшить дозу лекарств. В ее случае все прошло, как по нотам – дозу лекарств удалось снизить, а больная при этом не превратилась в камень. После лечения женщина обратилась к скульптуре, забросив живопись, и это было благом. Женщина говорила, что ее творческая активность стала более спокойной и упорядоченной. Больная снова стала самой собой.