Эдвард Слингерленд - И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности

Если вам покажется, что это похоже на 60-е, ничего удивительного. Замените “Возвышающегося в болоте” на “Мунчайлд”, запряженный людьми плуг на деревенский клозет, а отсылку к “Шицзин” – на цитаты из Эмерсона и Торо, и отшельники из “Бесед и суждений” сольются с толпой в сан-францисском районе Хейт-Эшбери образца 1968 года. Это, насколько мы можем судить, первые хиппи, торчащие, врубающиеся и порицающие Человека за две тысячи лет до “Грейтфул дэд” и футболок-“варенок”.

В книге “Лунь юй” эти хиппи предстают в невыгодном свете. Как и следовало ожидать от книги, написанной последователями Конфуция, последнее слово остается за Учителем. Все столкновения с “примитивистами” в “Беседах и суждениях” заканчиваются тем, что Конфуций оправдывает свой отказ от легкого пути, а “хиппи” выглядят ленивыми бездельниками. После случая с пахарями, например, Конфуций презрительно бросает: “Человек не может жить с животными и птицами”. Образ жизни отшельников видится ему непростительным отказом благородного мужа от ответственности перед собой и обществом. (Похоже на реакцию поколения Эйзенхауэра на то, что дети бросают школу и прекращают мыться.) Впрочем, у “хиппи” вскоре появилась собственная книга, в которой они изложили свои соображения непосредственно, без конфуцианских “шпилек”.

“Дао дэ цзин” – “Книга пути ( Дао ) и благодати ( дэ )” – наверное, самый старый (после “Бесед и суждений”) текст периода Борющихся царств. Авторство “Дао дэ цзин” обычно приписывают загадочному Лао-цзы (“Мудрый старец”) и поэтому текст иногда называют просто – “Лао-цзы”. “Мудрый старец” – это как раз тот псевдоним, который можно выдумать, чтобы придать вес своим словам. Ученые давно пришли к выводу, что у “Дао дэ цзин” не один автор и что это, возможно, единственная сохранившаяся компиляций примитивистов. Я, следуя традиции, буду называть того (или тех), кто составил классическую версию этого текста {102} 102 Легенда гласит, что Учитель, питая отвращение к разврату и излишествам, решил покинуть Китай и искать землю получше, однако его остановила пограничная стража и отказалась пропустить, пока тот не оставит свою мудрость для потомков. Записанные им примерно пять тысяч иероглифов и составили “Дао дэ цзин”. Некоторые утверждают, что он добрался до Индии, где начал учить под именем Шакьямуни – иными словами, стал историческим Буддой. Эта версия приобрела популярность в начале нашей эры после прихода в Китай буддизма и использовалась, чтобы объяснить сходство буддизма и даосизма (они были схожи, потому что индийцев якобы учил Лао-цзы). Это вымысел от первого до последнего слова. Недавние археологические находки подтвердили подозрение, что “Дао дэ цзин” в период Борющихся царств не был сложившимся текстом и фрагменты сочетались причудливым образом (возможно, чтобы служить задачам разных составителей). Этого вполне можно ожидать от контркультурного, почти анархистского движения: никакого ясного текста, свободное заимствование, много различий. Мы, однако, в первую очередь полагаемся на каноническую версию. , Лао-цзы.

Как и отшельники из последних глав “Лунь юй”, Лао-цзы считал, что живет в глубоко порочную эпоху, которой свойственны вызывающее социальное неравенство, экономический хаос и мелочное потребительство. В отрывке, который звучит так, будто он взят из памфлета “Захвати Уолл-cтрит”, Лао-цзы жалуется:

Когда дворец блещет убранством, поля заполоняют сорняки и житницы стоят совсем пустые. И надевать при этом яркие наряды, носить отборные клинки, чревоугодничать, купаться в роскоши – это зовется воровской кичливостью. В ней все противоречит Дао.

Как и Конфуций, Лао-цзы считал общественный упадок признаком того, что мир оставил Путь Неба. Он поставил своей целью снова свести их в гармонии у-вэй . Но взгляды Лао-цзы на Путь, строго говоря, представляют собой прямую противоположность взглядам Конфуция.

В отличие от Конфуция, Лао-цзы считал, что суть – в отказе от культуры , а не в ее развитии. Конфуций видел людей изначально несовершенными и нуждающимися в воспитании. Лао-цзы думал, что мы хороши такими, какие мы есть – точнее, были, прежде чем общество все испортило. Для Лао-цзы человеческая натура изначально блага и мы должны следовать своим наклонностям. Следовательно, образование и обучение контрпродуктивны и уводят нас прочь от внутреннего совершенства. Конфуций считал, что вкусы человека должны со временем улучшаться, как у приобретающего опыт дегустатора. Лао-цзы, напротив, считал приобретенные вкусы и культурные новшества источником хаоса:

Пять цветов ведут к утрате зрения, пять тонов ведут к потере слуха, пять ощущений вкуса расстраивают вкус, охотничий азарт приводит к умопомрачению, редкие товары делают людей преступниками. Именно поэтому Премудрый человек заботится о чреве и пренебрегает тем, что можно лицезреть очами. Он отбрасывает то и берет это.

Контраст между “чревом” и “очами” – прекрасная метафора. “Чрево” выступает источником базовых желаний, которые, по Лао-цзы, довольно скромны: немного простой пищи и воды, крыша над головой, возможно, изредка покувыркаться в постели и – все. С другой стороны, “очи” постоянно доставляют нам неприятности, потому что могут видеть вещи вдалеке, вещи, которых у нас нет, но которые мы начинаем желать, лишь замечая. Мы видим более вкусную пищу, привлекательные блестящие вещицы, мужчин и женщин более молодых и красивых, чем наши нынешние партнеры.

Более того, само навешивание социальных ярлыков вроде “красивое” и “хорошее”, с точки зрения Лао-цзы, нарушает наше природное здравомыслие. В одном отрывке сказано, что “когда все в Поднебесной знают, что прекрасное прекрасно, то вот и безобразное”. Смысл этого загадочного утверждения раскрывается ниже: вычленяя и эксплицитно определяя добродетель, мы вводим дихотомию, которая превращается в ментальную ловушку. Лао-цзы провозгласил, что тот, “кто говорит, не знает”. Этот девиз подчеркивает, что словесные ярлыки часто лишают нас способности судить здраво и видеть то, что прямо перед нами. Адресатом критики были, разумеется, конфуцианцы с их строгими предписаниями, какую музыку слушать, какую одежду носить, как входить в комнату и (это вреднее всего) быть “хорошим”. С точки зрения Лао-цзы, мы, называя определенное поведение “хорошим”, добиваемся лишь того, что оно не будет хорошим, поскольку сознательное называние и прямое усилие отравляют наш опыт.

Ту идею, что прикрепление к вещам словесных “ярлыков” отчуждает нас от собственного опыта, отчасти подтверждают современные психологи. Например, из обширной литературы о вербальном затемнении {103} 103 Термин предложен в кн.: Schooler and Engstler-Schooler 1990. становится понятно, что осмысление восприятия вкуса и его последующее описание снижают нашу способность оценивать. Джонатан Скулер и Тим Уилсон в рамках ставшего классическим эксперимента предлагали студентам клубничный джем {104} 104 См.: Wilson and Schooler 1991. пяти марок и просили некоторых, когда те пробуют, отмечать качества, которые им понравились и не понравились, и обдумывать причины, в силу которых они предпочли один джем другому. Уилсон и Скулер обнаружили, что процесс анализа не просто существенно изменяет оценку, но и изменяет ее в худшую сторону: выбор тех участников, кто обдумывал свой выбор, оказался хуже (по сравнению с экспертной оценкой) выбора тех, кто не анализировал ответы.