Робин Дрик - Строим доверие по методикам спецслужб

Согласно коду, пончики были знаком внимания к товарищам, а не к себе самому, я делал это не ради славы (как всегда, здесь действует правило № 1). Они несли в себе идею безоценочного принятия, адресованную одинаково всем и каждому, ведь я покупал только один вид пончиков. Стоимость лакомства была достаточной для того, чтобы показать свое великодушие, а беря на себя труд доставить его с пылу с жару, я будто дарил своим товарищам частицу своей души.

Пончики также олицетворяли здравый смысл: ведь люди были реально голодны ! Вспомните вывод из предыдущей главы: у тела есть свой разум , руководствующийся приземленными чувствами, такими как голод, и этот разум мыслит по-своему. Материальный разум любого — плоть и кровь мозга — можно запрограммировать на доверие или недоверие.

Этот физический феномен универсален, он может работать на вас или против вас. Выбор за вами.

Пока мои товарищи поглощали сладкие углеводы и заправлялись кофе, они вознаграждали свой мозг земными химическими соединениями, дающими энергию и удовольствие, что всегда делает людей более открытыми и умиротворенными.

Когда запах пончиков наполнял помещение, смешиваясь с густым ароматом свежесваренного кофе, инстинктивно подтягивались люди, расслаблялись, обсуждали своих новобранцев и вышестоящих офицеров. Действовало правило: «Щиты опустить, информацию впустить!».

Это был наш вариант одного из древнейших общинных ритуалов: собираться вместе, чтобы разделить трапезу. В ходе истории люди извлекли из него двойную пользу — и от совместной еды, и от пищи: определенное поведение и биохимию. На заре цивилизации, когда маленькая группа охотников приносила домой достаточно пищи для большого племени, не было и речи об охране здоровья или взаимно гарантированном выживании благодаря альтруизму. Это был чисто химический опыт, во время которого природная сладость и спелость преобразовывались в молекулы удовольствия, вырабатываемые человеческим мозгом.

Этот обычай, согласно эволюционной психологии, дошедший до нас из глубины веков, так же широко распространен и сейчас. В наше время, более легкое и комфортное, в центре внимания часто оказываются продукты, являющиеся прямыми пищевыми предшественниками химических соединений удовольствия и товарищеского духа, вырабатываемых в мозге. Иногда их относят к категории утешающей пищи: это высокоуглеводные сладости и крахмалистые продукты, кофеин, шоколад (со следовыми количествами возбуждающего афродизиака фенилэтиламина) и гастрономическое средство, оказывающее отупляющее действие, — алкоголь.

В конце концов, люди обычно встречаются ради общения за чашкой кофе, бокалом коктейля или за десертом, а не тарелкой шпината. Это объясняется симбиотическим сочетанием химических соединений, пробуждающих приятные чувства и воспоминания, и тесных межличностных отношений: и то и другое схожим образом вознаграждает мозг.

В пончиковые дни химические элементы стимулировали к совместной трапезе, которая повышала ощущение принадлежности к одному клану и побуждала к свободному выражению мыслей и чувств.

Тогда я максимально использовал «пончиковую дипломатию», ведь мне нужно было получить как можно больше информации, чтобы успешно руководить 16 инструкторами под моим началом, которые сами опекали по 88 новобранцев каждый. Я регулярно напоминал инструкторам, что могу обеспечить безопасность их карьеры одним способом: если мои командиры будут мне доверять. Я предупредил их, что защита, которую нам обеспечивают высшие офицеры — так сказать, прикрытие на больших высотах, — основана на том, чтобы досконально донести информацию о каждом недоразумении, прежде чем оно вырастет в проблему, и о каждой проблеме, прежде чем она приобретет масштабы бедствия.

Я использовал все каналы связи, чтобы все звенья командной цепи — как внизу, так и наверху — понимали, что я делаю и почему. Если они понимали, то могли помочь. Это классический пример расширения возможностей выживания с помощью взаимного доверия, причем не только для моих людей, но и для меня самого.

Если кто-то из моих подчиненных совершал серьезную ошибку, руководство в первую очередь вызывало не его, а меня. Я должен был понятно объяснить, почему мой подчиненный напортачил и почему больше этого не повторится, а для этого я должен был по мере возможности знать все и обо всех. Если я не мог дать разумного объяснения, это могло разрушить карьеру проштрафившегося — и мою, возможно, тоже.

Конечно, владение информацией о деталях жизни моих подчиненных было важнее, чем укрепление нашей общей защиты. Она была основой нашего товарищества, своего рода клеем, который держал нас вместе. Я всюду носил с собой тетрадь командира взвода, чтобы отмечать в ней дни рождения, годовщины, данные о продлении контракта на военную службу и достижения: все, что имело значение для моих бойцов. Когда наступал особый день для одного из них, я мог похлопать его по плечу, сказать доброе слово или предложить пончик: неожиданно для него и не требуя ничего взамен. Ребята высоко ценили эти маленькие знаки доброты, их благодарность шла от души, они буквально светились от радости.

Мне казалось, я просто был хорошим парнем, но я был еще и лидером. Я строил свою жизнь вокруг интересов моих ребят .

В подготовке новобранцев, как и во многих других ситуациях, глупо поступать иначе. Меня окружали люди, от которых я всецело зависел. В военное время само наше существование будет зависеть друг от друга.

Инструкторы по строевой подготовке — закаленные парни, повидавшие жизнь и смерть во всех их проявлениях и побывавшие минимум на двух континентах, — были настоящими лидерами в Пэррис-Айленде, независимо от звания. Теоретически я был боссом, но моей главной обязанностью было руководить, одновременно учась быть лидером.

Когда я раздавал пончики в один из дней той крайне важной для всех недели, язык тела окруживших меня ребят выдавал напряжение: сжатые губы, поднятые брови, опущенные подбородки, скрещенные руки.

Сержант Хауэлл выглядел особенно озабоченным. Он попытался устроиться в кресле, но был настолько на взводе, что примостился на краешке, прижав руки к бокам. Он превратился в глыбу из тугих мышц и прямых углов, плечи зажаты так, что шеи почти не видно. Некоторые взглянули на Хауэлла, потом на меня, как бы говоря: пора стать боссом, лейтенант!

Я отвел Хауэлла в сторонку.

— Вас что-то беспокоит?

— Да, черт возьми. — Хауэлл говорил прямо, без обиняков, и не скрывал эмоций. Мне это нравилось, его подчиненным тоже: они всегда понимали, что к чему. Нет лучше средства внушить доверие, чем разговор начистоту.