Сергей Белорусов - Очерки душевной патологии и возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия

Модус «дерево». Одной из находок также обнаруженной нами в модусе стихотворных произведений относящихся к феномену «дерево» является деперсонализация. В этих стихах нивелируется личность их создателя-стихотворца. Они могут быть атрибутированы любому человеку, ведь в самом феномене творчество всегда в той или иной мере присутствует творец. В богословских концепциях человек является образом Бога, а в человеческом творчестве мы видим самого творящего. Например, в картинах Дали мы видим в какой-то мере самого Дали, в стихах Пушкина мы всегда улавливаем живость речи, импульсивность, быстроту ассоциаций, присущую гипертимическому характера Александра Сергеевича. В тоже время в стихотворчестве, выделяемом нами под условным именованием «дерево», мы видим абсолютную деперсонализацию, в смысле утраты персоны, личности в творчестве. Эти стихи, если не знать то, что их написал определённый человек, могут быть с таким же успехом присвоены совершенно другому пациенту, находящимся в аналогичном патопсихологическом состоянии.

Для того чтобы проиллюстрировать это, нами было обращено внимание на следующий феномен. Иногда такого рода пациенты вырезают какие-то стихи из журналов и газет, меняют в них несколько глаголов или местоимений и предъявляют их исследователю в качестве собственного творчества без всякого стеснения и на наводящий вопрос исследователя: «Но это вы прочитали и это просто видоизменение того, что вы прочитали». На что мы слышим ответ: «Но ведь видоизменение проведено же мной!» Отсюда мы делаем заключение о признаках размывания личности в такого рода произведениях.

Если в «Стекле» идёт гипертрофирование личности, её сверхдоминирование, то в «дереве» мы видим её постепенное исчезновение, в котором, собственно, и проявляется основной феномен шизофрении, сводимый к обезличиванию, то есть здесь происходит просто утрата личностных особенностей.

В начале анализа феномена «дерева» вырисовывается: обезличивание, и деперсонализация как тенденция ухода от индивидуального начала. Давайте, обратим внимание на следующее стихотворение, принадлежащее больному шизофренией, которая, согласно диагнозу, протекает в её психопатоподобной форме с нарастанием негативных личностных черт по типу патологической деформации личности.

Вдумаемся, что же по сути это значит, а это значит не что иное, как набор абсолютных штампов, в которых нет интенции, нет отношения. Мы видим штампы, более или менее укладывающиеся в избранный пациентом стихотворный размер, но не несущие в себе ни смысловой, ни эмоциональной нагрузки. Пациенту в данном случае, по сути, все равно, что сказать, он словно подбирает камешки любого цвета, любой формы и втискивает их таким образом, чтобы они просто заполняли ряд. В качестве такого рода камешков служат устойчивые словесные стереотипы, которыми полна наша цивилизация.

• «одет по форме»,

• «выглядеть, в чём мать родила»,

• «давление в норме»,

• «дела в порядке».

Для стихотворений модуса «дерево» характерно, что каждая строчка являет собой эмоционально бедный и интеллектуально мало осмысленный фрагмент, при этом относящийся к тому, что в литературе получило устойчивое наименование штампа. Проследим на примере данного стихотворения, что каждая строка представляет собой констатацию некоего факта, не влекущего за собой дальнейшее продолжение. Каждый штамп может быть уместен и информативен, в случае, если он взят в контексте личностной реальности, личностного отношения к происходящему. А здесь всё равно как, если человек идёт по лесу и берёт то травинку, то муравья, то камешек, то шишку, но при этом каждому из этих разнородных предметов он присваивает одинаковое значение, не выделяет ни одной его содержательной характеристики, в то время как признак подлинного творческого отношения, является высвечивание. Как говорили французские сюрреалисты: смысл поэзии — это видеть чудесное в повседневном. Здесь же, наоборот, видится повседневное в чудесном, могут быть взяты любые, абсолютно любые, без ранжирования, без вникания, без порядка, без смысла любые блоки, которые укладываются в более или менее ритмически стройные строфы. Именно это мы называет «дерево» в силу его обездвиженности, поскольку жизнь есть спонтанность, поскольку существует противопоставление и в настоящем культуральном менталитете существует противопоставление технологии и спонтанности. Это можно проиллюстрировать древним афоризмом: «всё живое — оно растущее, мягкое и гибкое. А всё омертвевшее это застывшее, твёрдое и неподвижное». И как сказал один восточный мудрец: «Я вот стар, но мудр. Почему? Потому что у меня старые подвижные зубы, но мягкий, как у молодого язык, он всегда может говорить, и пока мой язык подвижен, гибок и мягок, я жив, пусть даже будут у меня старые зубы 35 35 Жафёрова К. Д. Патопсихологическое исследование стихотворчества больных шизофренией. Дипломная работа. Кафедра пато — и нейропсихологии, ф-т психологии МГУ, 2000 ».

Б.

«В 1939 г. Хармс поступает на лечение в психиатрическую больницу, и после выписки получает медицинское свидетельство о заболевании шизофренией.

Поэзия Даниила Хармса состоит из отдельных, порой не связанных между собой фраз, которые, тем не менее, создают атмосферу определенного стихотворения, а его неологизмы заполняют весь возможный смысловой спектр: от понятных слов до звукоподражательных буквосочетаний.

Или:

Однако, чем дальше, тем больше алогизма и разорванности: так, в стихотворении «Скупость» (1926 г.) мы встречаем лешего, который характеризуется как «людий враг». Необычно, но еще понятно. Но чуть дальше уже менее понятно «мерцает дочь» 36 36 Шувалов А. В. Патографический Очерк о Данииле Хармсе. 1996. Перепечатка с Internet-источника: http://psychiatry.ru/library/ill/charms.html ».