Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Допустим, мы приступаем к изучению этнической ксенофобии, то есть чувства ненависти к чужакам. Если начать бессистемно описывать все ее проявления: в быту, на улице, в органах власти (в милиции и полиции особенно) — да еще в разных странах и в разные десятилетия; если положить на бумагу все разглагольствования на эту тему, произносимые дома, в пивной и в парламенте; если присовокупить умствования, печатаемые «желтой» прессой, то получится хаос, невероятно сложная и пестрая картина, в которой ничего не возможно понять, тем более ничего не возможно прогнозировать.

А потому политолог или журналист, чтобы помочь разобраться в этом явлении, постарается прежде всего выявить его истоки, то есть причины, по которым возникает антипатия к целому народу, состоящему из очень разных людей — причины обычно экономические или политические, хотя ксенофобы видят их совершенно иначе. Далее автор исследования рассмотрит формы, в которые выливается эта ненависть, проследит как влияют на нее процессы, происходящие в обществе: кризисы или, наоборот, промышленный рост; постарается указать социальные группы, которым выгодно раздувание ксенофобских настроений, и растолкует почему, им это выгодно, и т.д.

В результате первоначальный хаос упорядочивается, постепенно превращаясь в отчетливую картину, на которой можно различить направления, тенденции, течения и стоящие за ними силы. При этом мы начинаем понимать и формы осознания, то есть то, как люди объясняют сами себе собственные настроения. Картина событий, вначале очень схематичная и упрощенная, постепенно начинает расцветать красками и охватывать изучаемое явление во всем его многообразии.

И это — азбука. Любая статья, любой труд, где содержится только описание событий без попыток проникнуть в происхождение наблюдаемого, будут выглядеть крайне поверхностными. Ни один редактор сколько-нибудь серьезной газеты или журнала не пропустит такую статью в печать.

Причем отметим следующую особенность. Редактор «желтой» газетенки, цель которой не понимание, а раздувание враждебных настроений, — тот, наоборот, сосредоточится исключительно на описании событий и бурлящих вокруг них страстей, а вопрос происхождения (следовательно, сущности) будет старательно обходить.

Именно это и наблюдается в теоретизированиях на темы любви, которая до настоящего момента все еще пребывает в стадии первоначального описательного хаоса и принципиально не собирается из него выбираться. Теоретики, вслед за писателями и поэтами, приводят массу описательного материала, подаваемого в самом восторженном тоне, но вместо того, чтобы сосредоточится на происхождении любви и проследить ее развитие в истории, усердно действуют в прямо противоположном направлении, изо всех сил стараясь удержаться не только от решения, но даже от постановки этого вопроса. Потому что бессознательно исполняют социальный заказ: раздуть общественные страсти, пиетет в отношении любви, но ни в коем случае не допустить ее понимания.

Любовь в истории

В целом, в главном, любовное поведение и сопровождающие его чувства зависят от общественного устройства и не в последнюю очередь от положения женщины. В Европе до XIX века жизнь женщины ограничивалась почти исключительно домом: ей не позволяли учиться, не подпускали ни к какой службе, сильно урезали ее права в распоряжении даже собственным — полученным по наследству или внесенным в качестве приданого — имуществом. Ее считали одновременно прекрасной, беспомощной и безмозглой — и поклонялись ей.

Джентльмен викторианской эпохи при всем своем рыцарском отношении к даме от души расхохотался бы, услышав, что она может стать врачом или судьей. А от предположения о том, что женщина может стать министра обороны или президентом, и вовсе помер бы со смеху — если не разгневался бы, как разгневался бы еще в середине XX века житель южных штатов США, услышав, что президентом его страны когда-нибудь может стать чернокожий.

Сегодня женщина учится и работает бок о бок с мужчинами, делает карьеру, руководит корпорациями и занимает государственные должности, а в американских боевиках еще и молотит руками-ногами террористов, стреляет без промаха из всех видов оружия и пилотирует военные летательные аппараты. Ясное дело, что чувства к нежному беспомощному созданию и чувства к боевому товарищу или к возможному сопернику в карьере — никак уж не одно и то же.

Важнейшие черты феодального строя — сословное деление и иерархия, при которой каждый, кто хоть немного выше по рождению, был чрезвычайно уважаем уже только за это. Для феодального строя характерны также строгая регламентация поведения — в зависимости от положения в иерархии — и масса обязательных условностей и церемоний.

В наше время в развитых странах как мужчина, так и женщина могут очень неплохо жить и занимать самое высокое положение, выучившись и сделав карьеру, — вне зависимости от своего происхождения, вне зависимости от количества знатных предков. Очевидно, что любовь лиц, напичканных сословными предрассудками, рабов своего положения, также отличается от любви людей свободных, зависящих только от себя, ценимых за свои достоинства и свои достижения и в то же время свободных от условностей и церемоний.

В средние века в вопросах секса люди думали и выражались довольно откровенно, в XIX веке сделались совершенно бесполыми — в литературе и в морали, разумеется; в наши дни опять стали говорить и писать на эту тему смелее. Любовь джентльмена, который слово «секс» выговорить не в состоянии, и юной леди, которая подобных слов вообще не знает и даже не подозревает об их существовании — опять же не совсем то, что любовь наших современников, у каждого из которых дома коллекция видеодисков с эротикой.

Томов не будет

В принципе, нет никаких препятствий к тому, чтобы проследить развитие любовных отношений в истории с учетом подобных факторов, а затем изучить и описать закономерности их индивидуального воплощения в жизни — в зависимости от характеров действующих лиц — и отражение их в сознании в виде чувств, которые, в свою очередь, также определяются общественной моралью. Получится толстенный том, очень возможно, и не один. Э.Фуксу, который проследил развитие эротики в истории, потребовалось три тома под тысячу страниц каждый.

Однако многотомной теории любви, скорее всего, никогда не появится, поскольку она никому не нужна. К такому предположению приводят размышления по поводу дружбы, которая значит в жизни людей не меньше, чем любовь, да и встречается куда чаще.

В отличие от любви, для понимания которой нужен невиданный «сплав и психологического, и биологического, и социального, и этико-эстетического», мифа о непостижимости для ума дружеских отношений никогда не существовало. Как изучать их, в принципе, ясно. Допустим, особый род дружбы, именуемый фронтовым братством, порождается ежедневной смертельной опасностью, необходимостью взаимовыручки и жизнью на пределе физических возможностей. А восторженное обожание барышень из института благородных девиц и тому подобных учебных заведений возникает, наоборот, в результате отрыва от реальной жизни, изоляции от мужского пола и воспитания в искусственных тепличных условиях.